Белый одуванчик головы его качнулся к двери. Старичок принес на блюдце серую пахучую массу.
— Поухаживайте, милая девушка, за своим кавалером. Наложите это на бинт, вот так, и — к ушибленному месту. Надеюсь, цвет лица изменится к лучшему...
Женя завязала мне глаз. Сразу стало легче, не столько от снадобья, сколько от ее пальцев, легко прикасавшихся к моему лицу, к волосам. Она отступила от меня на шаг и кивнула головой.
— Вы напоминаете адмирала Нельсона. Правда, доктор?
Белый пух на голове старичка шевельнулся, как от дуновения ветерка. Старичок тоже поддался обаянию девушки.
— От вас веет романтикой, Алеша.
— Бодягой, — поправил я и усмехнулся.
— Спасибо вам, доктор, — опять польстила старичку Женя. — До свидания...
Будьте счастливы, дети. — Аптекарь маленькими шажками пробежал к выходу, провожая нас.
Мы двинулись вдоль бульвара.
— Какой милый старикашка! — сказала Женя. — Сидит, что-то там составляет... Он так похож на одуванчик, что мне хотелось подуть на него. — И вдруг засмеялась, запрокинув голову. — Бодяга! Ужасно глупо и смешно!..
Женя развеселилась. Она вскакивала на пустые скамейки, кружилась, убегала далеко вперед, звала меня за собой. Я невольно заразился ее дурачеством. Вот она остановилась возле памятника Гоголю, церемонно поклонилась.
— Здравствуйте, Николай Васильевич! Много же вы доставили нам горьких хлопот: не терпелось убежать погулять, а тут надо было читать вашу скучную книжку «Мертвые души». Почему это все книжки, которые надо читать по обязанности, кажутся скучными?.. Учились в школе — не могли дождаться, когда закончим. А пришел конец — испугались: впереди одни беспокойства,нужно устраивать свою судьбу, думать о себе всерьез. А в школе было весело. Изобретали всяческие проделки, устраивали спектакли...
Я тоже вспомнил свою школу.
— В последний раз мы ставили «Горе от ума».
— Вы играли Чацкого?
— Да.
— А я — Софью.
Женя отбежала за скамейку и голосом слуги произнесла: «К вам Александр Андреич Чацкий!»
Я подлетел к Софье.
— «Чуть свет — уж на ногах, и я у ваших ног!»
В этом месте во время репетиций мы, «Чацкие», целовали девчонок, игравших Софью, в губы — со встречей! — приводя их в смущение и вызывая веселье ребят. Я и сейчас, дурачась, хотел так сделать. Но я забыл, что здесь не школа и передо мной — не одноклассница. Женя отвернула лицо.
— Это жульничество. — сказала она суховато. — У Грибоедова ремарка: «С жаром целует руку».
— У нас, наверно, была другая редакция комедии.
