Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты) | страница 32



Минут через пятнадцать мне стало относительно лучше, и это вселило в меня надежду, что мир не без добрых людей.

— Легче? — поинтересовался Комар.

— На сто тонн! — рассеянно ответил я.

Ко мне возвращалась жизнь, правда, в ногах была жуткая слабость, но я все же собрался в Пентагон. Комар был в трансе от моего решения. Он, как мог, отговаривал, но во мне еще крепко сидела пионерская привычка ежедневного посещения Пентагона. Мне одному было страшновато идти в школу. Комар обреченно посмотрел на меня и сказал, что идет со мной. Радости моей не было предела. С Валеркой я чувствовал себя уверенным, я ничего с ним не боялся. По дороге мы вспомнили, как чудненько покуролесили на вчерашней дискотеке. И хотя мы заливались смехом, но на душе было беспокойно. Нельзя было так прикалываться над нашим осиным гнездом. Старшаки с любопытством глазели на нас, на их лицах торчала странная ехидная улыбка, учителя на наше “здрасьте”, мрачно сжав губы, проходили мимо, даже малышня шарахалась от нас, как от прокаженных.

— Что это сегодня с ними всеми? — тревога овладела мной.

— Не знаю, — пожав плечами, ответил Комар, — но чувствую, что дебилизм в Пентагоне крепчает и прогрессирует, как хроническая болезнь!

Мы поднялись на третий этаж, открыли двери класса и вошли.

— Голубки пришли! — громко крикнул с порога Буек.

Все, кто сидели за первыми партами, глумливо загоготали, многие склонились друг к другу, обмениваясь насмешливыми взглядами, некоторые застучали по парте кулаками.

— Как Тихий вчера танцевал с Комаром, — Хобот притворно вздохнул и закатил глаза, его лицо расплылось в тупой ухмылке. — Как Ромео и Джульетта, только кто из них кто? — и он снова гнусаво заржал на весь класс.

Мои уши стали пунцовыми от унижения, сердце запрыгнуло куда-то в горло.

— Да, это было неповторимо! — поддакнул Буек.

Весь класс разразился диким презрительным хохотом, и в этот момент зашел Кузнечик, потребовавший мертвой тишины, но класс не унимался. Все пялились на классную доску. Я машинально поднял голову, и мне бросилась в глаза жирная надпись мелом на доске: “Тихий — гомик”.

От лица отхлынула кровь, я был близок к обмороку. Так порой бывает, когда ты долго сидишь и вдруг резко встаешь: в глазах у тебя мгновенно все темнеет, и тебе кажется, что ты сейчас грохнешься от тошноты и слабости на пол. Бледный и полный решимости, я сделал вид, что надпись меня никаким местом не касается.

— Эллярт, — рыкнул Кузнечик, — почему не на своем месте?