Атака со стороны Пентагона на мою вольную жизнь началась приблизительно через неделю после того, как я обосновался у Валерки. Первым полез Кузнечик, наш классный. Он был молодой, только что из института, худощав, но уже с большими залысинами. Все волосы пошли в ум. Мы правильно сделали, что окрестили его Кузнечиком.
— Сядь! — приказал он мне. Я настороженно уставился на классного. — Пожалуйста! — прибавил Кузнечик. Я сел за парту. Кузнечик, не зная, с чего ему начать воспитательную беседу, нервно мерил расстояние от одного угла до другого, еще бы головой об стенку пару раз стукнулся для полного ажура.
— Так, — произнес он, стараясь говорить с твердостью, которой на самом деле не ощущал. — Тихомиров, я тебе даю один день, чтобы ты вернулся домой.
— Если не вернусь, в тюрьму посадите?
— Смотрю, слишком умным стал, — произнес он сердито.
— Виктор Анатольевич, — я с надеждой посмотрел на Кузнечика. — Я ведь никому ничего плохого не сделал, что вы все цепляетесь ко мне?
Мы с Кузнечиком жгли друг друга взглядами. Явно ощущая неловкость, Кузнечик уже значительно мягче продолжил:
— Значит, ты не вернешься домой? — классный посмотрел на меня безнадежно умоляющим взглядом.
— Зачем? — я вопрошающе взглянул на Кузнечика. — Я не хочу слышать каждый день, что я злыдень.
Кузнечик на некоторое время замялся.
— Ладно, — произнес он задумчиво, — считай, что у нас с тобой не было этого разговора.
У меня отлегло от сердца, все кончилось лучше, чем я ожидал. Теперь я смотрел на Кузнечика как на Виктора Анатольевича Бородина.
Шли дни, январь незаметно сменился февралем, на улице стало еще холоднее. Домой меня никто не звал, как будто у меня и не было родителей. В принципе, меня это устраивало. Было такое чувство, будто я выздоравливаю после недолгой, но тяжелой болезни. В моей жизни ничего особенного не происходило, разве что класс окрысился на меня из-за того, что я везде был с Валеркой. Это особенно бесило и раздражало Буйка. Меня опять несколько раз для профилактических бесед вызывал Кузнечик, взывая к совести. Грозил педсоветом, комиссией по делам несовершеннолетних, еще кем-то, но я подспудно понимал, что он меня просто запугивает.
Учился я без должного энтузиазма. Хорошо шли литература, история, география. Похуже — языки, физика, биология, ну, и полный завал — это математика и химия.
Валерка иногда не ночевал дома, но всегда меня об этом предупреждал, вид у него при этом был такой, словно он извинялся передо мной.
