Американский Голиаф | страница 24



Ферма и раньше считалась проклятой, теперь же стали говорить, что на ней завелись мстительные демоны. Подозрения усилились после того, как искатель костей повесил свою собаку и повесился сам, узнав, что сгнили остатки его урожая.

Чурба присел на камень и закурил последнюю сигару из тех, что прислал ему на Рождество дядя Саймон Халл. Подчиняясь понуканиям жены Берты, Ньюэлл много раз садился писать дяде письмо с просьбой дать ему работу в Бингемтоне, на сигарной фабрике «Саймон Халл и сыновья». Чурба и без того писал с трудом, а уж просьбы о помощи тем более. И сколь бы ужасна ни была ферма, здесь был его дом.

Он чувствовал себя гладиатором, который борется с населившими эту землю невидимыми чудищами. Состязание бодрило. Несчастья служили Чурбе защитой, покой оседлости пугал его сильнее, чем те злобные силы, что превращали в кашу салат-латук и вдруг ни с того ни с сего заставляли жалиться пчел. Возделывание почвы, перемешанной с жуткими останками убитого, приносило кое-какие плоды. Борьба обретала святость, пусть никто, кроме самого Чурбы, не замечал ее эпической силы. Придет день, и менестрели сложат о Чурбе Ньюэлле песню, но это будет лишь в том случае, если он не покинет свою землю.

Форт-Додж, Айова, 12 июля 1868 года

Ниследа, ни намека на что-то знакомое. Я в кризисе. Я не я. Неизвестен. Слишком верен. За кого ты меня держишь, Исток? Зачем унижать и оскорблять свое лучшее творение? Мы должны помогать друг другу. Отдай мне мою гору!

Форт-Додж, Айова, 15 июля 1868 года

Бог представлялся Анжелике Брюстер Флонк-Халл скоплением звезд в безлунном, затянутом тучами небе. Грозный, но благотворный полог сигналил изменчивым, но вечным светом. Он манил. Он был прекрасен. Далек. Поглощен величием и безразличен ко всему остальному.

В жизни Анжелики бывали плохие времена, хорошие времена, медленные времена; дни и ночи цеплялись друг за друга, словно бусинки на нитке, что некогда принадлежала другому владельцу и однажды будет передана следующему.

Молясь, Анжелика разговаривала сама с собой. Ее удивляло, как можно обращаться к Иисусу, будто Он стоит у тебя за плечом или парит неподалеку, словно стрекоза. Просить чудес и подарков, ключей от рая – все это представлялось обманом и безвкусицей. Но Анжелика уважала чужую веру.

– Преподобный Турк – превосходный оратор, – сказала Саманта Бейл. – Слушайте. Вы еще будете меня благодарить.

– Много же он собрал народу. – Джордж Халл оглядывал толпу фермеров и торговцев, молодых и старых, здоровых и увечных, что явились набраться невидимой энергии.