Кой пожал плечами.
— Она не моя. Ее рассказывает Домино Витали Джеймсу Бонду в «Операции „Гром“. Я ходил на одном танкере, где было много романов Яна Флеминга.
Помнил он также, как на этом танкере, „Палестине“, он полтора месяца проторчал заблокированным в порту Рас-Танура, в Саудовской Аравии, в разгар международного кризиса, доски палубы раскалялись под бешеным солнцем, догонявшим зной до шестидесяти градусов, а члены команды лежали по койкам, задыхаясь от духоты и скуки. „Палестина“ была судном несчастливым, невезучим, из тех, на которых все враждуют, все всех ненавидят, перекрывают друг другу кислород: стармех, забившись в угол, бормотал себе под нос пьяную околесицу — ключ от бара прятали, и он пил спирт из медчасти, разбавляя его апельсиновым соком, — а первый помощник ни за что на свете не сказал бы капитану ни единого слова, даже если бы танкер через минуту напоролся на риф. В этой плавучей тюрьме у Коя было свободного времени больше чем достаточно, и он читал романы, Флеминга и другие, — в эти бесконечные дни, когда через открытый иллюминатор в каюту шел раскаленный воздух, от которого он только часто дышал открытым ртом, как рыба, вынутая из воды, а если поднимался с койки, на мятой грязной простыне оставался мокрый силуэт его обнаженного потного тела. На расстоянии трех миль от них в греческий танкер попала авиабомба, и дня два из его каюты был виден столб черного дыма, вертикально поднимавшийся в небо, а по ночам — зарево пожара, от которого горизонт становился красным, а темные силуэты стоявших на якоре судов — четко очерченными и очень уязвимыми. Тогда он каждую ночь просыпался от кошмара — ему снилось, что он плавает в море огня.
— Ты много читаешь?
— Читаю. — Кой потрогал свой нос. — Кое-что читаю. Но только про море.
— Есть и другие интересные книги.
— Возможно. Но мне интересно только про море.
Женщина снова посмотрела на него, а он пожал плечами и слегка покачался из стороны в сторону.
Только теперь ему пришло в голову, что ни слова не было сказано ни про типа с седой косицей, ни про то, что она там делала. Даже имени ее он не узнал.
Через три дня в пансионе „Ла Маритима“, в своем номере, лежа на спине, Кой созерцал мокрое пятно на потолке. „Kind of Blue“. В наушниках его плеера после „So What“, где контрабас тихо замирает, вступил корнет Майлса Дэвиса со своим знаменитым соло на двух нотах — вторая на октаву ниже первой, и Кой, словно замерший в невесомости, ждал освободительного разрешения темы, единственного вступления ударных, долгой реверберации тарелок и барабанной дроби, устилающей путь медленной, неотвратимой и поразительной меди корнета.
