* * *
У Жюля Деметра вчера читал о евреях и отложил этот фельетон.
* * *
…«Souffles nouvecaux», стр. 104–110 и д.: «заменяет ли наука религию? Мы видим себя не потому, что знаем, а потому что любим. К науке обращаемся в страстях, когда можем в ней найти сообщницу. Наука делает ученых, но не людей. Ученые запутываются в тесном кругу своей специальности, пишут пространные сочинения, но остаются порочными людьми».
9 июня.
Мильвуа обещается «разыграть» Клемансо. У меня к этому господину ненависть, и я верю, что он и К. Г. продавали Францию. Дерулед вчера его обработал превосходно, без брани, но ядовито и последовательно, Клемансо вызвал обоих, — они оба отказались драться, говоря, что с таким человеком, как он, не дерутся.
* * *
Третьего дня смотрел на танцы в Jardin de Paris: француженки веселятся, как дети; кружатся в одиночку, одна, подняла ногу и чуть не задела по лицу Скальковского, обводя ногою как бы сияние вокруг его лица. Он вспомнил одну сцену в Nana, где кокотки говорили о воспитании своих детей и, вообще, на известные темы, а вовсе не разговоры своего ремесла. Ремесло остается ремеслом, и так они на него и смотрят, как другие женщины смотрят на свое. Тут стыда никакого, как во всяком ремесле, только забота о заработке.
* * *
Безобразов писал Скальковскому, что князя Вяземского застал муж Бобринской со своей женой. Надо помнить первую обязанность женщины: de bien fermer la porte.
* * *
Лабунская начала с того, что у Дюссо в Москве являлась, по требованию гостей, когда они хотели иметь женщину.
* * *
Квартира нашего консула низенькая: cabinet, спальня и salon, окна которого выходят на помойную яму. Консул должен быть невысокого роста, иначе голова его будет подпирать потолок. Сказать об этом в газете.
* * *
Paul Desjardins, «Journal des Débats:» «речи немного значат, они ведь лживы, обращаясь к публике. Совесть не в себе, а на лицах, которые слушают. Довольны они, и я доволен. Публика всегда любит старое, знакомое, известное. Новая мысль или претендующая быть новой сбегает публики, как масло, с мрамора».
18 июня.
Все сижу с Кравченкой, который пишет мой портрет. Зачем я снимаю свою старую рожу, не понимаю: никому она не интересна. Был с Кравченкой в Армии Спасения. Говорила Бутс-Клидбери: хвастливая неискренняя речь. Все «чудеса членов Армии.» Бог их везде слушает.
Когда мы вошли, была спевка. Сидя на корточках на столе, в красной куртке, молодой человек повторял стихи, за ним собрание. Он жестикулировал, вытягивался, поднимал руки вверх, закатывал глаза, гримасничал, изменял голое, то громкий, крикливый, то тихий, переходящий в шопот, в таинственность, и собрание повторяло за ним, иногда по несколько раз, с криком. Молодой человек и девушка, заигрывая, посылают рукою издали щелчки, трогают руку. Девушка жеманничает, переглядываются. Юноша обнимает ее, но потом, испугавшись, опускает руку и долго держит ее за спиной девушки. Эти девушки, вероятно, приготовляются в солдаты, как и молодой человек, который всем им знаком. Тут не без грязи в этом «святом» обществе, которое напоминает наших раскольников.
