– Неужели индейцы? – спросил Штейн с замиранием сердца.
– А как же! Когда-то проходу от них не было. Таскали всё подряд, даже коней угоняли. Бывало, и убивали кое-кого. Бандитский народ!
Предвкушение от встречи с индейцами глубоко взволновало Штейна. Неужели он, зачитывавшийся когда-то романами Фенимора Купера, увидит собственными глазами то, что видел Натаниель Бампо: индейцев, прерии, скалистые горы?.. Неужели он будет дышать воздухом, которым дышал Следопыт, пройдёт теми тропами, которыми тот ходил? Упоённый и восторженный, он пожелал вознице спокойной ночи и отправился спать.
Утром его растолкал взбешённый Чихрадзе.
– Дрыхнешь? А меня разбудить забыл?
Штейн сел на пропитанном росой соломенном мешке, спросонья протёр глаза.
– О чём ты?
– О нашем дежурстве. Мы же договаривались.
– Ах это… Оно ни к чему.
– То есть?
– Старик неопасен.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– А эти трое? – он кивнул на просыпающихся пассажиров.
– Не знаю… Но ведь они спали.
– Сегодня спали, а завтра приставят тебе нож к горлу.
– Почему ты так плохо думаешь о людях?
– Потому, что я помню о нашем задании. Мне вовсе не хочется кончить жизнь где-нибудь под кактусом с перерезанной глоткой. Ты, наверное, забыл, что мы везём с собой изрядную сумму денег. Неужели ты думаешь, что эти парни будут и дальше мило улыбаться тебе, если прознают об этом?
– А они прознают?
– Несомненно, если ты будешь целыми днями болтать с кем попало и спать без задних ног.
– Ладно, – хмуро бросил Штейн. – Не скандаль. Я понял. Между прочим, я старший по званию и ты нарушаешь субординацию. Умерь тон.
– Слушаюсь, ваше благородие, – грузин издевательски отдал честь и удалился.
После полудня местность начала всё отчётливее принимать гористый характер. Луга отступали, их место занимали каменные проплешины и глубокие разломы в земле, равнина пошла буграми, за стеной леса на горизонте уже можно было разглядеть снежные вершины. Всё чаще на берегу быстрых ручьёв встречались заброшенные хижины и ржавый инвентарь золотодобытчиков. Штейн жадно разглядывал всё это, возбуждённо толкая в бок своего товарища.
– Гляди! Это же следы «золотой лихорадки». Я читал о ней в газетах, но не предполагал, что увижу собственными глазами. Потрясающе!
Чихрадзе вовсе не находил это потрясающим. Он был насуплен и молчалив. Впрочем, говорить ему особенно было не с кем. Американцы в основном болтали друг с другом или со Штейном; мрачный вид грузина отпугивал их. Однако в глубине души он тоже чувствовал какое-то воодушевление. На нём сказывалось приближение гор. Выходя из дилижанса, чтобы облегчиться, он невольно обращал взор на восток, словно ища там ободрение.
