Любовь и хоббиты | страница 84



– Чегоооо? – бабушка поехала заводиться по новой.

– У вас есть вата? – Ури отложил прибор со стрелкой и, сияя научным озарением, принялся грызть себе ногти. – Нужна вата, чтобы взять пробу на анализ. Совершенно безболезненно, уверяю вас, госпожа Клавдия, один легкий мазок под мышкой, я покажу…

Бабулина затрещина положила конец эксперименту, а меткий прыжок старушки с кровати на пол навсегда вывел из строя измерительный прибор со стрелкой. Урман покидал спальню через окно и не разговаривал с нашим семейством больше месяца. Я долго обдумывал способ примирения и придумал. Десять пачек пельменей помогли мне восстановить добрые отношения с другом.

За воспоминаниями я одолел дорогу к домику, где прошли мои детство и юность. В норе у ба образцовый порядок, она помешана на чистоте, как я на Алине. Свихнуться на чем-нибудь – это у нас в крови. В каждой комнате веник, влажная уборка два раза в день, а для гостей масочный режим. Ба ежечасно моет руки с мылом, на голове носит голубую медицинскую шапочку на резинке. И, конечно, она знает истинную причину безумства хоббитов.

«Вы что, думаете, они по Базе носятся просто так? Что? От веселья, говорите? Ха! От скуки? Два раза ха! Всему виною инфекция, – утверждает она, и слово в слово повторяет слова из медицинского гоблинского журнала, – тропический толкиенит, на почве которого развивается мордорский синдром, будь он неладен. Вот истинная причина. И эльфы. Эльфы, эльфы! Какого Голлума он (это она про шефа) завел с ними дружбу? Грызольды мало? Мало, я знаю, спрашивала. Подавайте ему эльфиек, да потощее! Каждая вторая толкиенутая. Чихают, чихают, не лечатся. Вот, пожалуйста, перезаражали всех!».

«От Базы вред один, – часто говорит ба, закончив уборку. – Луна искусственная, безделье. По-другому старики жили. Воровали в шутку, по праздникам у близких соседей, ходили степенно вдвоем или по трое, и гоблинов были не глупее!».

Мы с Биллькой слышали это миллион раз.

Итак, я снова попал в нору к бабуле. Первым делом меня отправили мыться, тесную домашнюю одежду я снял и по указанию диктатора выкинул, штаны и свитер сгорели в камине как «подозрительные». Ба взамен обещала подобрать что-нибудь новое, «проверенное». На ее языке эти процедуры назывались «первичной очисткой».

За первичной последовала очистка вторичная, когда бабушка привела меня на кухню. Белый кафель на полу, стенах и даже на потолке. Стерильность – двести процентов. Какая там кухня?! Операционная! И сказала, шаркая бахилами, в ослепительно белом халате: