Юрка Палей не обманывал — они действительно устроили все по высшему разряду. Похороны были организованы раздражающе дорого, с купеческим размахом, помпезно, с претенциозной роскошью. Даже кто-то с телевидения крутился на кладбище, и посверкивали вспышки фоторепортеров… В таких похоронах не хватало только одного — искренности.
Впрочем, от кого ее требовать, — не от тех ли, кто приложил руку к гибели Абалкина? Я подумал, может быть, среди этих черных фигур, темной шевелящейся массой столпившихся вокруг рыжей ямы, стоит тот, кто совершил убийство… И возможно, не одно. Вот он смотрит на дело рук своих — какие мысли посещают его в этот миг? Думает ли он о той выгоде, которую принесла ему смерть Сашки? Терзается ли запоздалыми муками совести? Или он спокоен, не думая совершенно ни о чем, ничего не ощущая, кроме редкого майского дождя, сеющегося сквозь дымку низких облаков?
Удовлетворив свою меланхолию такими риторическими вопросами, я отошел в сторону от того места, где уже минут сорок гремели гневно-скорбные речи ангажированных плакальщиков.
Я сел под березку, привалившись спиной к ее шершавому, с черными рубцами стволу, и уставился невидящим взглядом в дымчатую даль. Нет, никогда мне не узнать правды об этих двух смертях, что прошли мимо, задев меня своим черным крылом. Никогда… Да и надо ли в этом копаться?
Мой беспорядочно блуждающий взор привлекла молодая женщина с черным платочком на шее, которая, печально опустив голову, стояла немного в стороне от основной массы народа. Она была примерно такого же возраста, как я, точнее, как все мы, бывшие члены Шестой бригады, хрупкая и почему-то очень отчужденная. Это меня сразу же как-то расположило к ней. Я чувствовал себя таким же одиноким, как она, несмотря на одиннадцать самых лучших в мире друзей. «Уже десять, — с горечью подумал я. — Сашки-то нет…»
А девушка все стояла, не шелохнувшись, ее плащ то и дело вздымали порывы северного ветра. Из-под черной вуали, спускавшейся со шляпки до густых бровей вразлет, пытливые глаза исподтишка рассматривали людей, толпящихся у гроба, из которого, как и обещал Юрик, лилась печальная, вытягивающая жилы музыка.
Наверное, любовница Абалкина, решил я и автоматически отметил: ничего себе, хорошенькая…
Она действительно была красива. Черные волосы цвета воронова крыла лежали вдоль щек с налетом нежного румянца, а глаза были такие синие, что я различал их цвет даже издалека. В ней было что-то восточное, японское, что ли, но без той характерной желтизны, свойственной монголоидной расе, — мелово-бледное лицо с кожей, свойственной больше блондинкам. Яркие глаза и жгуче-черные волосы составляли привлекающий внимание контраст.
