Тэд на секунду обернулся и увидел его.
Фрэнк Тремонт брел с трудом, словно по щиколотку в снегу, а рядом шагал большой черный парень, явно тоже коп. На мгновение вспыхнула надежда. Но только на мгновение.
Фрэнк плелся, понурив голову; вблизи по одному его виду все сделалось ясно. Тэд почувствовал, как задрожали колени. Тем не менее он взял себя в руки и сам пошел навстречу, лишь бы не тянуть время.
— Где Марша? — спросил Фрэнк.
— У своей матери.
— Надо ее найти. Немедленно.
Улыбка до ушей засияла на лице Попса, когда он вошел в «Бленд».
— Ты чего? — спросила Уэнди.
— Тут у бара больше пум, чем на всем канале «Дискавери».
Тусклый свет отражался в мутных зеркалах, все посетители носили черное. Насчет клиентуры Попс в чем-то был прав.
— Вообще-то пумами называют взрослых женщин, которые ходят по клубам и снимают мужчин моложе себя.
— Но некоторые при этом и папиков любят, разве нет?
— В твоем возрасте лучше уж рассчитывать на женщин с неразделенной любовью к отцу. Даже так: к дедуле.
Попс посмотрел на нее с кислым видом — шутка вышла совсем плоской. Уэнди виновато кивнула.
— Не против, если я тут сам поброжу? — спросил он.
— Что, малину порчу?
— Среди местных пум ты — самая горячая штучка, поэтому да, портишь. Хотя некоторым так даже интересней. Вроде как возможность отбить.
— Только к нам никого не приводи. Мой подросток очень впечатлительный.
— У меня правило: на их территории. Незачем знать, где я живу. Самим же лучше — не надо утром брести домой во вчерашней одежде.
— Какой ты заботливый.
Возле дверей в «Бленде» находилась стойка бара, в середине — ресторан, клуб — в дальней части. Там-то и устроили «открытый микрофон». Входная плата включала пять долларов за напиток джентльмену и один — даме. Оказавшись внутри, Уэнди услышала голос Норма, то есть Тенефлая:
Эй, девчонки,
Пусть вы не в Тэнефлае,
Но Тенефлай будет глубоко в вас…
«Ого», — подумала Уэнди.
Вокруг сцены одобрительно покрикивали человек пятьдесят. На Тенефлае висело столько золотых цацек, что позавидовал бы сам Мистер Ти,[16] плоский козырек бейсболки смотрел вверх под углом в сорок пять градусов; одной рукой он поддерживал мешковатые штаны (по причине либо их чрезмерно большого размера, либо полного отсутствия у него пятой точки), а из другой не выпускал микрофон.
После особо лиричного опуса про Тенефлая, который «будет в тебе так глубоко, что не забудешь про Инглвуд любой», толпа — люди лет по сорок — устроила ему овацию. Женщина в красном из первых рядов кинула на сцену какую-то вещицу, в которой Уэнди с ужасом распознала трусики.
