Райан выступал за выездную команду третьеклассников, в которой владение сачком находилось, мягко говоря, где-то между отметками «есть, куда расти» и «полный ноль» — почти все время мяч лежал на земле, подолгу удерживать его в сетке не умели, и игра напоминала свалку хоккеистов, решивших сыграть в регби. Мальчишки носили непомерно большие шлемы, как Великий Газу во «Флинтстоунах», и кто из них кто, было не разобрать. Тэд, пораженный успехами сына, весь матч громко подбадривал Райана, пока тот не снял шлем и оказался вовсе не Райаном.
Стоя особняком от других родителей, Тэд думал о прошедшем дне и почти испытывал радость. Потом, сдавив горло, нахлынуло остальное. Так всегда: за редкое забытье надо платить.
Глядя на поле, он вспоминал Хейли, которая пришла сюда в день открытия и с тех пор часами работала тут над левой. Она постоянно занималась на тренажере в дальнем углу площадки, потому что должна была развить руку: именно на нее станут смотреть отборщики, именно чертова левая — слабое место, не разработаешь левую — не возьмут в Виргинский университет. Хейли беспрестанно тренировала руку — и на поле, и бродя по дому; даже чистить зубы, писать домашние задания стала левой. Все родители в этом городке днем и ночью наседали на детей: «Старайся, учись лучше, чаще ходи на спорт», — лишь бы те попали во вроде бы более престижный колледж. Но Хейли — та подстегивала себя сама. Возможно, слишком сильно. В Виргинский так и не взяли. Левая стала изумительно хороша. Человека с такой ловкостью позвали бы и в команду старшеклассников, а то и на начальный уровень университетской лиги. Но не в Виргинский. Хейли была раздавлена и безутешна. Почему не приняли? Да какая разница — что по большому счету изменилось бы?
Тэду ее страшно не хватало.
И не столько походов на лакросс — в памяти чаще всплывало то, как вместе смотрели телевизор, как она хотела, чтобы он «въехал» в ее любимую музыку, как делилась смешными, на ее взгляд, клипами из «Ю-тьюба»; скучал по всяким глупостям: как Хейли закатывала глаза, когда он изображал на кухне лунную походку, как нарочно при всех смачно целовал Маршу, а дочь не выдерживала и возмущенно вопила: «Фууу! Совсем вы что ли? Тут же дети!»
Супруги по взаимному молчаливому согласию не прикасались друг к другу уже три месяца — слишком остро переживали боль. Это не вызывало напряженности; Тэд чувствовал, как между ними растет пропасть; однако было не до нее — по крайней мере теперь.
