Чарли недовольно стащил с головы наушники:
— Чего?
— Домашнюю работу сделал?
— Почти начал.
Он заметил сердитый взгляд и поспешил улыбнуться. От этой улыбки — совсем как у отца — ей всякий раз делалось больно. Уэнди уже хотела насесть на сына: почему сразу не сделал работу, — но, если подумать, какой смысл? Ни к чему размениваться на пустяки, когда время их общей жизни стремительно тает. Совсем скоро она будет одна.
— Покормил Джерси?
— А-а…
Уэнди закатила глаза.
— Ладно, я сама.
— Мам?
— Что?
— Еду из «Бамбукового домика» привезла?
Ужин. Совсем забыла.
Сын тоже закатил глаза, передразнивая мать.
— Не выделывайся. — Она думала рассказать ему плохие новости не сразу, подождать удобного случая, но неожиданно для себя сообщила: — А меня уволили.
Чарли ничего не сказал — просто посмотрел.
— Слышишь?
— Да. Хреново.
— Угу.
— Хочешь, заберу заказ из «Домика»?
— Забери.
— Только платишь все равно ты, идет?
— Да, заплачу, пока могу. Уж как-нибудь.
Марша и Тэд Макуэйд подошли к залу средней школы Касселтона ровно в шесть. Для них не нашлось бы слов точнее, чем избитые «жизнь продолжается», а тем вечером, хотя с исчезновения Хейли прошло девяносто три дня, давали премьеру школьной постановки «Отверженных», где их вторая дочь, Патрисия, играла четвертую прохожую, шестую студентку и — за роль сражались — вторую проститутку. Узнав об этом, Тэд — еще в той жизни, до пропажи Хейли — немедленно начал шутить о том, с какой гордостью расскажет друзьям, что его четырнадцатилетняя дочь станет проституткой номер два. Но это было давно — в другом мире, в другое время, с другими людьми.
Когда они вошли, в зале зашептались. Никто не знал, как себя вести. Марша заметила неловкость.
— Пойду попью.
— А я займу места, — кивнул Тэд.
Она вышла в коридор, ненадолго задержалась у фонтанчика, затем свернула налево. Неподалеку уборщик тер шваброй пол — он был в наушниках, покачивал головой под ему одному слышную музыку и даже если заметил Маршу, то виду не подал.
Поднялась на третий этаж. Лампы здесь горели слабее. Эхо шагов разносилось в тишине здания, которое днем переполняли жизнь и энергия. Нет места более нереального, пустого и пустынного, чем школьный коридор вечером.
Марша оглянулась, никого не увидела и торопливо зашагала к своей цели.
Средняя касселтонская была большой школой: почти две тысячи детей четырех лет обучения. Поначалу цельное четырехэтажное здание, как и большинство подобных в городах с постоянно растущим населением, в итоге превратилось в собрание пристроек. Приращения к некогда красивым кирпичным стенам показывали, что директоров больше волновала практичность, чем красота; архитектурный винегрет из кубиков, «Лего» и игрушечных бревнышек будто построил ребенок.
