Жажда стала невыносимой, но я выкинула все плоды – от них было лишь слабое, недолгое облегчение мук, потом стало бы только хуже. Я должна найти воду – даже если это будет река забвения – иначе просто умру. Нелепо и бессмысленно. Не хочу… не хочу – так. Я… я ведь так ничего и не узнала, не поняла… И если все мои действия бессмысленны… та же участь ожидает и моего брата, моего Никитку. Я знаю это, потому что Фёдор был прав – он пойдёт за мной, и этот Мир получит и его душу. Нет. Нет, нет, нет. Ещё раз – нет – не позволю. Только бы найти воду…
Я шла, уже почти не осознавая, куда и зачем – шла на одном упрямстве, не самом лучшем качестве характера, впрочем, присущем всем в нашей семье. Шла, спотыкаясь и падая, вставала и вновь шла – даже не вспоминая, что совсем рядом отвесный обрыв, падение с которого, вероятнее всего, будет смертельным. Но так не могло продолжаться долго, и упав в очередной раз, не смогла встать. Мышцы отказались повиноваться, и накатившее оцепенение утяжелило, вжимая, вдавливая тело в землю собственным весом. Я не закрывала глаз – просто они стали незрячими – вокруг была тьма. Ласковая тьма грозового ночного неба, весеннего неба – когда всё, каждое проявление природы сулит жизнь: возрождение движения. Таянье льда на поверхности ручья, лопающиеся почки, прорывающаяся к небу трава: рождение и смерть… И сквозь эту тьму прорывались слабые крики – отдалённое, хриплое карканье. Вот оно стало ближе, и по мере того, как приближалось, тьма рассеивалась – я лежала на поляне посреди рощи, и хоть неприятные ощущения и не прошли полностью, но стали вполне сносными. Собравшись с духом, встала и огляделась.
Это действительно была поляна, только какая-то странная – почти правильный ромб. Ветки и верхушки деревьев словно искорёжила чья-то властная, безжалостная рука – чтобы не мешали луне освещать место действа. Именно действа – зрители уже собрались: по периметру поляны сидели десятки чёрных птиц, чего-то ждали.
В центре, на ветке небольшой груши-дички, удивительно напоминающей человека – подогнувшего колени и раскинувшего руки в немой мольбе, в безмолвной муке взывающего к равнодушной сини, запрокинув лицо к небу, – сидел крупный чёрный крук. Ждал. Ощущение немой мольбы о помощи было настолько явным, что сердце пропустило удар, и зачастило, я с трудом отвела взгляд от деревца.
Дичка стояла в центре полумесяца – идеально очерченного белыми крупными цветами, мясистые толстые листья были размером с лошадиную голову, может даже, чуть крупнее.
