Музыка на Титанике | страница 54
имя адресата.
Но покуда остался клочок земли,
не напрасен поиск,
и не все мы ещё навсегда ушли
во свои свояси.
Доведём до конца этот страшный бой,
а уж после, после
мы ещё помычим, помолчим с тобой,
лучезарный Спасе.
«Если маленькие частности…»
Если маленькие частности
довести до полной честности,
всё равно не будет ясности —
просто меньше неизвестности.
Если маленькие честности
довести до полной лживости,
всё равно не будет страстности —
будет только больше живости.
Где налоговая ведомость
улетела со стола —
бело-розовая жимолость
невзначай произросла.
Где исчезнувшая видимость
наконец сдала права,
ослепительная живопись
распустила кружева.
«Что ж, per aspera ad astra!..»
Что ж, per aspera ad astra!
На глазах тускнеет люстра —
слишком явно, слишком быстро.
Видишь, вечные студенты
закрывают фолианты.
Возникают горизонты.
Безмятежное соседство
залпом переходит в братство —
в братство или в сумасбродство.
После солнечной латыни
в золотой пыли ладони.
Это навсегда отныне.
Улетает речь магистра,
уплывает френч магистра.
…Окончание семестра.
«Всё сходит на нет, свет сходит на нет, след сходит на нет…»
Всё сходит на нет, свет сходит на нет, след сходит на нет.
Лёд сходит на нет, лад сходит на нет, люд сходит на нет.
И старый блокнот который уж год вперёд не идёт,
а сходит на нет, и сходит на нет, и сходит на нет.
Но весь этот бред, который я, брат, вышагивал вброд —
лохмат и небрит, напялив берет, беспечный на вид —
о, весь этот бред, текучий сорит, горючий гибрид,
он так и влечёт, он так и течёт, он так и горит.
Он, наоборот, сильнее стократ, и пляшет Сократ —
и прячет секрет, и смысл его скрыт от нас навсегда.
Приходит закат, уходит закат, приходит восход,
и жизнь молода, и врёт без стыда, и сходит на да.
Любовь к трём апельсинам
Клянусь, что я ещё возьмусь за ум:
начну питаться – чем там… наобум:
акридами и мёдом, духом, сеном,
устану быть бездомным и бессонным,
пройдёт моя любовь к трём апельсинам,
заметьте, что – не к одному, не к двум,
но и она пройдёт… какой бы ни
была нелепой, смелой и нелепой —
хоть вот со стороны, хоть вот под лупой,
откуда ни зайди и ни взгляни.
Один-то апельсин совсем смешной,
другой ещё смешнее, а уж третий —
смешной до слёз, и все они в карете,
в смешной карете катятся за мной,
и я люблю их больше всех на свете:
троих люблю – любовию одной.
И трижды предо мной одна трясина
волшебная, и ничего – за ней:
ах, знать… узнать бы – хоть на склоне дней,
кто учит нас любить три апельсина!
А с неба смех – высокий, лёгкий смех:
Книги, похожие на Музыка на Титанике