Музыка на Титанике | страница 33



Надо просто войти в этот файл – так, как входят дети,
несмотря на запреты, заборы, запоры, засовы:
надо просто войти, оглядеться и заглядеться,
ни о чём другом не задумываясь особо.
Можно с проводником: есть такой проводник по файлам,
проводник по всяким глупостям запоздалым,
сильно пахнущий хлороформом, нет, хлорофиллом —
не прочитанным в своё время коротким мэйлом.
Проводник по всяким глупостям беспризорным,
он-то знает, что безопасно, а что коварно,
и найдёт без труда покрытую свежим дёрном
в старом файле таверну под вывескою «Наверно».

«…ибо всякая Божия шваль…»

…ибо всякая Божия шваль
в свой бренчит колокольчик.
Комара сладкозвучного – жаль:
плохо кончит,
жаль осу, саранчу и слепня:
тоже звонкая живность,
жаль… кого бы ещё? – жаль меня,
раз уж так всё сложилось.
Полетаем-ка мы, побренчим,
погуляем по нотам —
над болотом, поляной, ручьём,
над холмом, над блокнотом —
и достигнем последних верхов:
там Господь шёлком вышит…
Жаль лишь тех, кто не пишет стихов,
жаль – кто пишет.

«Снова память расшумелась…»

Снова память расшумелась,
снова дремлют часовые,
память, память, Божья милость,
все пути твои кривые:
ни уйти, ни воротиться,
ни столкнуться, ни расстаться,
все твои чумные – птицы,
все твои шальные – танцы:
заморочит, искалечит,
небеса согнёт дугой…
Не ходи на тот конечик,
огуречик дорогой,
не подписывай кабальной,
не ручайся головой —
оставайся с колыбельной
хоть и мёртвой, да живой:
Бог летает высоко,
сладко рифмы молоко,
полно плакать, дитятко…

«И можно всё опять связать – хотя б вот проволокой тонкой…»

И можно всё опять связать – хотя б вот проволокой тонкой,
и можно всё опять сказать – допустим, даже повторяясь,
но можно и исчезнуть с глаз, легко взмахнув пустой котомкой,
не взяв ни слова про запас… – и не такой я бережливый.
Я разбазарил всё что мог, а мог когда-то очень много:
в день мог писать по сорок строк – по сорок строк и по сто сорок,
мог рисовать и рисовать, без сна и отдыха, ей-богу,
а мог на всё и наплевать с одной высокой колокольни,
мог пировать с самим собой – часами, мог и с небесами,
и мог болтать наперебой – Всевышнего перебивая,
и мог два пустяка сложить, чтоб вечность получилась в сумме,
а мог всё сразу отложить – хоть на минуту, хоть на сколько.
И вот… когда я не вернусь, ты знай, что мне всего хватило,
что, навсегда забыв Парнас, я и про нас с тобой забуду,
такое уж я тело, м-да, – небесное такое тело:
я просто не хожу туда, куда… – куда, куда! – в Фокиду.
Так вот, когда я не вернусь, совсем не в этом будет дело