— О чем таком ты толкуешь, чудище?
— О твоем беспокойстве, — ответил Маннек. — Ты начинаешь догадываться, кто ты.
— Я — Рамон Эспехо!
— Нет, — сказал инопланетянин. — Ты не он.
Рамон — если это был Рамон — съежился, упершись локтями в колени, охватив руками вжатую в плечи голову. Маннек, столбом возвышавшийся рядом с ним, продолжал объяснять своим гулким, чуть печальным голосом. Рамоном Эспехо был на деле тот человек, который обнаружил убежище инопланетян. Его никто не преследовал: ни полицейский, ни какой другой фургон с юга. Обнаружение гнезда создало противоречие, и с целью устранения иллюзии существования человека тот подвергся атаке. Ему удалось бежать, но не невредимым. В процессе атаки тот лишился отростка — пальца. Эта плоть послужила основой для воссоздания целого существа — э-юфилои, — которое принимало участие в течении изначального существа и очнулось с памятью и знаниями Рамона. Маннеку пришлось объяснить это дважды, прежде чем до Рамона по-настоящему дошло, что тот имеет в виду его.
— Ты принимаешь участие в его течении, — говорил Маннек. — Все целое присутствует во фрагменте, а фрагмент может отображать целое. Имела место некоторая потеря соответствия, поэтому было принято решение сделать акцент на функциональных познаниях и мгновенном включении памяти в ущерб физическому соответствию. По мере твоего прогрессирования ты уподобляешься форме, определившей характер фрагмента.
— Я — Рамон Эспехо, — произнес Рамон. — А ты — лживая шлюха с дыханием, как из жопы.
— Оба предположения не соответствуют истине, — терпеливо возразил Маннек.
— Ты врешь!
— Используемый тобой язык не совсем точен. Функцией коммуникации является передача знаний. Ложь не способна передавать знания. Этого не может быть.
Лицо Рамона вспыхнуло, потом похолодело.
— Ты врешь, — прошептал он.
— Нет, — с чем-то похожим на досаду возразил инопланетянин. — Ты создан искусственно.
Рамон вскочил, но Маннек не отступил. Огромные оранжевые глаза мигнули.
— Я Рамон Эспехо! — крикнул Рамон. — Я прилетел сюда в том фургоне. Я подорвал заряды! Я! Это я все это сделал! Я не какой-то там гребаный палец, выращенный в гребаной бочке!
— Ты начинаешь возбуждаться, — заметил Маннек. — Сдерживай свою злость, иначе мне придется прибегнуть к боли.
— Так прибегни! — выкрикнул Рамон. — Ну, давай, трус! Или ты меня боишься? — Он набрал в рот побольше слюны и плюнул Маннеку в лицо.
Комок слюны угодил инопланетянину чуть ниже глаза и медленно стек по щеке. Похоже, это больше озадачило Маннека, нежели оскорбило — по крайней мере тот не выказал никакого естественного для человека отвращения. Он осторожно вытер слюну с лица и удивленно уставился на мокрые пальцы.
