— Рит, где ты там? — крикнула Лена.
— Иду, — отозвалась тихо Рита, а сама, положив руку на ограду, не могла сдвинуться с места.
— Вы знали маму? — раздался сзади приятный (Рита хоть и плохо соображала сейчас, но сразу отметила — «приятный») мужской голос.
Рита повернула голову и, смешавшись, невнятно ответила красивому молодому человеку, мнущему в руках шапку и смотрящему ей в глаза пытливо и грустно.
— Да. Вернее, нет… Не совсем.
Большие серо-голубые глаза продолжали спрашивать, и Рите пришлось говорить дальше:
— Я просто видела ее в библиотеке. Ваша мама ведь в библиотеке работала? Я шла мимо, смотрю — знакомое лицо… Вот и остановилась.
Продолжая держаться за ограду, Рита сделала шаг в сторону, открывая путь к калитке. Сын библиотекарши вошел в ограду и, не сметая снега, сел на маленькую лавочку, опустив голову.
— Знаете, — сказал он, подняв глаза на Риту, — вот скоро уже полгода… А как будто вчера… Она ведь и не болела никогда. Представляете? Никогда не болела. Только со мной на больничном, когда я маленький был, сидела. — Его голос задрожал, и он, явно боясь разрыдаться, замолчал.
«Сколько ему? — подумала Рита. — Лет двадцать семь — тридцать?» Объективно где-то так. Моложе, чем она. Это видно. Но и не мальчик далеко. Хотя больше всего он напоминал сейчас ее сына, который всегда, когда обижался, также супил брови и сжимал губы. Надо же, действительно ужасно похож на Аркашку. Такие же пшенично-пепельные густые волосы, хорошего рисунка брови. И глаза, полные слез, — Аркашкины. Захотелось прижать к себе, пожалеть, защитить. И сына. И этого… Рита поискала про себя слово — ну, наверное, большого ребенка.
Рита сделала движение вперед, но не пускала ограда. И правильно не пускала. Как она себе это представляет — жалеть чужого незнакомого мужчину? Но уже через несколько секунд она стояла рядом с ним и говорила:
— Вы знаете… Вы шапку наденьте. А то очень холодно.
Она сказала, наверное, не совсем то, что было нужно. И сделала, наверное, тоже не совсем то: обняла двумя руками незнакомую большую красивую голову и прижала к себе. Получилось — к груди, потому что сын библиотекарши был высокий, а она, Рита, — ниже среднего. Сын, уже не стесняясь, плакал. И Рита плакала вместе с ним. Делать этого было вовсе нельзя, потому что могла потечь тушь. Но остановиться не получалось. И все же Рита минут через пять отстранилась, достала носовой платок, вытерла сначала слезы этому большому мальчику, потом, не трогая глаз, промокнула щеки себе. Она вынула из рук молодого человека шапку, надела ему на голову и села рядом на заснеженную скамейку.
