к решению…»
Следующая строка в дневнике – сплошные точки. Это – вместо объяснения, к какому именно решению приходит он, но и без объяснений понятно, что речь идет о самоустранении, и не только из ее жизни, но из жизни вообще, однако в этом контексте не совсем ясно, что означает подчеркнутое им слово «пока». Сомнение? Убить себя или не убить? Почти гамлетовский вопрос, решение которого Блок на время откладывает. Почему? Он уезжает в Шахматово. Ему нужно о многом подумать. Когда же он возвращается в Петербург, то в поезде встречает Михаила Сергеевича Соловьева (младшего брата философа Владимира Соловьева), который рассказывает ему, что стихи Блока произвели неизгладимое впечатление на молодого московского поэта и друга Сережи – Бориса Бугаева. Вот так… В поезде как будто между прочим открывается новая страница жизни Блока. Страница, которая до сих пор вызывает больше вопросов, чем ответов, и в которой по большому счету никто не мог и не может разобраться.
Трудно представить себе двух человек, которые были бы столь непохожи. Да что там непохожи, скорее полная противоположность друг другу. Это почти сразу бросалось в глаза каждому, кто их впервые видел. Серьезный, можно даже сказать – неподвижный Блок и весь извивающийся, пританцовывающий на одном месте – Бугаев. Когда же они начинали говорить, их несхожесть становилась еще более яркой. С губ Блока иногда, точно с трудом преодолевая невидимый барьер, срывались скупые, глухие слова, и… водопад слов, речей – Бориса. Он говорил слишком много, слишком оригинально, глубоко, подчас даже блестяще.
Но это только внешнее различие. Если же посмотреть глубже, в их человеческую непохожесть, то мы увидим примерно следующее. Блок – и это в нем чувствовали и друзья, и враги – был необыкновенно, можно даже сказать патологически правдив. Возможно, фактически он и лгал кому-то, но… Вся его внутренняя материя была ужасающе правдивой, и как сказала Зинаида Гиппиус: «от него несло правдой». И далее она предполагает, что его косноязычие, тяжелословие, происходило отчасти из-за этой природной правдивости. «Блока, я думаю, – пишет 3. Гиппиус, – никогда не покидало сознание или ощущение – очень призрачное для собеседника, – что они ничего не понимают. Смотрит, видит, – и во всем для него, и в нем для всего – недосказанность, неконченность».
Борис же в противоположность Блоку был исключительно неправдив. Но не банально, а по сути. Более того, его неправдивость не мешала ему быть очень искренним человеком. Парадокс этот объяснялся довольно просто. Борис Бугаев всегда верил в то, что он говорил именно в эту данную, конкретную минуту. И потому был искренним.
