– Запах какой-то странный.
– Странный? – повторила она и, добавив в свою трещащую рацию: – Погодите минутку, – снова обратилась ко мне: – Странный?
– Ага. Странный такой, на кордит немного похоже.
– Кордит? Я и не знаю, какой у кордита запах. Но знаете, в чем тут, по-моему, дело? В том, что сковородки новые.
– Опять в самую точку! Наверняка так оно и есть.
Последние два дня были посвящены «подметанию».
Я, Наз, Энни и Фрэнк перемещались по дому и повсюду мели в поисках ошибок – несоответствий, упущений. Нашли так много, что думали уже, придется все отложить. Повторяющийся черно-белый узор на полу протянулся через кусок нейтрального пространства на третьем этаже; дверца консьержкиного шкафчика была покрашена – такого рода вещи. И более мелкие детали: масляно-дегтяное покрытие в коридоре, под устаревшими светильниками, слишком сильно блестело; бросалось в глаза, что замазка, на которой держались новые старые окна, всего несколько дней как застыла; и так далее. Наконец, часто, поправляя что-то одно, мы тем самым лишь смещали другое. Все соседи к тому времени уже были натасканы и отрабатывали свои реконструированные жесты на местах, но при этом, перемещаясь туда-сюда в ходе репетиций, они нарушали расположение предметов, тщательно нами продуманное. Без помех не обходилось. Одна из подчиненных Энни вообще неправильно поняла слово «подметание».
– Что вы делаете?! – спросил я, обнаружив ее на лестнице, которую она в буквальном смысле подметала – и это после того, как мы целую вечность потратили, чтобы легонько приперчить ее автобусными билетами и окурками сигарет.
– Я… – вымолвила она. – Я думала, вы…
– Энни! – закричал я, обращаясь к верхним пролетам.
Добившись, чтобы все было в точности как надо, мы все равно еще четыре раза прошлись повсюду метлой. Мы перескакивали с одной мелочи на другую в надежде застать какую-нибудь ошибку врасплох. Мы двигались снизу вверх и снова вниз, по двору, вверх по фасаду здания напротив, туда, обратно и снова вверх по лестнице, опять и опять.
– Нервничаете? – спросил Наз в последний день накануне срока, на который мы назначили запуск всей системы в действие.
– Да, – ответил я ему.
Нервничал я сильно. Всю неделю я плохо спал. По полночи лежал, прокручивая в воображении события и действия, которые нам предстояло, когда придет время, испытать на себе по-настоящему. Можно было прокручивать их так, чтобы все получалось замечательно, а можно – так, чтобы все шло к чертям, оборачиваясь полнейшим провалом. Иногда я прокручивал сначала провальный сценарий, за ним – удачный, чтобы неудачный перечеркнуть. Бывало и так: я прокручивал удачный, а туда вклинивался неудачный, отчего меня охватывала паника, прошибал пот. Так продолжалось каждую ночь в течение целой недели: я лежал в постели без сна, в поту, нервно репетируя в мыслях реконструкции событий, которые прежде не происходили, но, тем не менее, подобно кусочкам истории из популярной песенки Кевина, находились на грани повтора.
