Когда я был настоящим | страница 31



– Ты случайно не этот, не маньяк будешь, а?

– Нет. Тебе ничего делать не нужно. Я просто хочу угостить тебя ужином и поговорить.

Парень еще немного пристально поизучал меня. Потом закрыл рот, громко шмыгнул носом, улыбнулся и сказал:

– Ладно.

Он вылез из своего спальника, свистнул сидевшим на улице друзьям, сделал одному из них знак подойти и занять его место, затем хлопнул себя по бедру и снова свистнул, потише, на этот раз собаке. Вместе мы двинулись прочь, из Сохо на Черинг-кросс-роуд, в северном направлении. Я привел его в греческое местечко прямо у Сентр-пойнт. Официантка, немолодая женщина в больших очках, сначала не хотела впускать его собаку. Я протянул ей двадцатифунтовую бумажку, сказал, что пес будет вести себя хорошо, и попросил дать ему какую-нибудь косточку, поглодать. Мы сели, и она принесла большую баранью кость, которую он принялся тихонько грызть под столом.

– Что вы хотите? – после двадцати фунтов официантка вся так и светилась улыбкой.

Я заказал бутылку дорогого белого вина с разными закусками и попросил подождать несколько минут, пока мы решим, какое главное блюдо взять. Она кивнула, по-прежнему улыбаясь, и ушла в кухню.

– Ну что ж! – я откинулся на стуле и широко раскинул руки. – Ну что ж!

Мой бездомный наблюдал за мной. Взяв свою салфетку, он покрутил ее в руках. Подождав немного, я спросил:

– Ты откуда?

– Лютон. Сюда два года как приехал. Два с половиной.

– А из Лютона почему уехал?

– Родичи, – ответил он, продолжая теребить салфетку. – Папаня – алкаш. Бил меня.

Официантка вернулась с вином. Когда она наклонилась над столом, чтобы его разлить, мой бездомный смотрел на ее груди. Я тоже на них смотрел. Рубашка у нее была расстегнута сверху, груди – красивые, круглые.

Она была, наверное, его возраста – лет восемнадцать-девятнадцать. Мы смотрели, как она поворачивается и отходит. Наконец я поднял бокал.

– Выпьем! – сказал я.

Он взял свой бокал и начал пить из него большими глотками. Проглотив половину, вытер рот рукавом, поставил бокал и, уже осмелев от алкоголя, спросил:

– Так что ты хотел узнать?

– В общем… Я хотел узнать… В общем, я вот что хотел узнать… Значит, так: допустим, сидишь ты на улице, на своем пятачке, закутался в свой спальник и сидишь, на коленях собака свернулась… Сидишь ты, значит, а мимо люди идут; а ты при этом… Я что хочу узнать…

Я остановился. Выходило не так, как надо. Сделав глубокий вдох, я начал по новой:

– Слушай. Знаешь, в кино, когда люди что-нибудь делают – персонажи, герои, ну, там, например, Роберт Де Ниро, – когда они что-нибудь делают, все всегда получается идеально. Все, вообще все. Или холодильник открывают, или зажигают… нет, лучше так: берут, например, салфетку в руки. Герой берет ее в руки, легонько так встряхивает, затыкает за воротник или просто на коленях складывает, а дальше уже не обращает на нее внимания до конца сцены. И потом, речь у него тоже просто идеальная. Понимаешь, что я хочу сказать? Если бы мы с тобой так попытались, она бы все время то соскальзывала, то падала.