«Государь!
Боюсь, что твои министры не сказали всей правды относительно настоящего положения вещей в столице. Весь народ, веруя в тебя, бесповоротно решил пойти мирно завтра к 2-м часам дня на Дворцовую площадь, чтобы высказать тебе свои нужды. Если ты, колеблясь душой, не явишься перед своим народом, то вера в тебя поколеблется и нравственная связь между тобой и народом твоим порвется, так как неповинная кровь ляжет между тобой и русскими людьми.
Явись же завтра перед своим народом! Будь с мужественной душой! Прими челобитную! Я, как представитель «Собрания рабочих», мои верные соратники-товарищи рабочие гарантируем неприкосновенность твоей личности.
Священник Георгий Гапон»[481].
«Ваше превосходительство!
Рабочие и жители г. С.-Петербурга различных сословий желают и должны видеть царя 9 января 1905 г. в 2 ч. дня на Дворцовой площади для того, чтобы выразить ему непосредственно свои нужды и нужды всего русского народа. Царю нечего бояться. Я, как представитель «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга», и мои сотрудники-товарищи рабочие, даже все так называемые революционные группы различных направлений, гарантируем неприкосновенность его личности. Пусть он выйдет как истинный царь с мужественным сердцем к своему народу и примет из рук в руки нашу петицию. Этого требует благо его, благо обывателей Петербурга и благо нашей Родины.
Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая до сих пор существует между русским царем и русским народом. Ваш долг, великий нравственный долг перед царем и всем русским народом немедленно, сегодня же довести до сведения его импе раторского величества как все вышеизложенное, так и прилагаемую здесь нашу петицию.
Скажите царю, что я, рабочие и многие тысячи русского народа мирно, с верой в него решили бесповоротно идти к Зимнему дворцу. Пусть же он с доверием отнесется на деле, а не в манифесте только, к нам.
Копия сего как оправдательный документ нравственного характера снята и будет доведена до сведения всего русского народа.
8 января 1905 года.
Священник Г. Гапон»[482].
Необычность формы и содержания этих писем, отправленных священником Петербургской пересыльной тюрьмы Всероссийскому императору и министру внутренних дел, можно объяснить самонадеянностью их автора и страхом перед предстоящими событиями.
Подготовка к шествию завершилась. Окончательный текст петиции был перепечатан на ремингтоне в пятнадцати экземплярах: 11—для отделов «Собрания», один — царю, два — министрам внутренних дел и финансов, один — Гапону. Свой экземпляр Гапон передал Рутенбергу, а он кому-то из английских корреспондентов
