которого в силу врождённого хамства не жаловали и младшие офицеры.
– М-да, чутче надо бы к людям относиться. Глядишь, и пригодится, – комдив отдал должное справедливому выбору новоявленных линчевателей, – и кличка как приклеенная. Хоть фоторобот составляй.
– А третьим вашего комбата. Вечно руки распускает! – Маратов, коренной петербуржец и недоучившийся студент, уже давно и успешно замещавший в рубке дежурного по кораблю, до сих пор не привык к грубым нравам выпускников калининградской «пулемётной школы».[33]
– Зама, зама нашего! – вмешался электрик.
– Он же, вроде, безобидный? – уточнил Хабибулин.
– Он – чмо, а чмошникам в революции не место! – Евгеньев явно метил в комиссары.
– От оно как, – подумал комдив, – а Лёньчик вечно перед матросиками стелется.
– Штурмана следующим, – предложил телефонист, – Достанет всех своей пунктуальностью.
Очередь на эшафот продолжала расти. Матросы с пылом обсуждали достоинства и недостатки очередной кандидатуры. Комдив за переборкой раскачивался в кресле и обеими руками зажимал рот, чтобы не расхохотаться в голос, выслушивая краткие, но на удивление ёмкие характеристики офицеров из уст моряков.
– Коробок, а что будэм дэлат с вашим…? – и тут комдив замер, услышав свою фамилию.
– Не-е-е, его-то за что? Он – нормальный, – после короткой паузы ответил трюмный.
Комдив сделал три глубоких вздоха, – «Коробок, Коробок, ах ты ж мать…», – взял со стола книгу и уронил на пол.
– Бля, там же… – полушёпотом вспомнил Евгеньев. По трапу часто застучали каблуки. ПЭЖ затих. Комдив, потягиваясь, вышел со своего поста.
– Тащ капт…, – зачастил дежурный трюмный.
– Ох, надо ж так, на посту заснуть, – оборвал комдив, – У нас всё нормально? Я – в каюту. А ты, Коробков, бди!
И про себя добавил: «Гуманист!»
Комдив Были «паркетного» крейсера-49 или «исполнительность – страшная сила»
Выход в очередной дальний поход «паркетного» крейсера не заладился с первого дня. Новый начальник штаба флота, возглавляющий походный штаб, проявил похвальное на первый взгляд желание усилить командный состав корабля офицерами штаба. Однако, на практике эта помощь вылилась в ночные шатания по крейсеру назначенного дежурным штабного офицера, который, быстренько записав десяток подмеченных недочётов вроде отклеившейся бирки, завалившегося за рундук фантика или потёртой повязки вахтенного, с чистой совестью укладывался спать, а на утреннем докладе гордо рапортовал адмиралу о «выявленных свидетельствах ужасающе низкой организации корабельной службы». Начштаба, как большинство подводников хронически недолюбливавший надводные корабли, не отказывал себе в удовольствии попинать командира:
