-- У меня оператор толковый. Копытов. Он же корреспондент. Его теща -у Финка домработница, видела она, как Наталья к Финку захаживала. А как получилось, что она зятю про это сболтнула? Так это еще раньше, две недели назад выяснилось. Просто трепаться стала про любовниц Финка, ну и Копытов позже проследил. Сказал мне, я -- Похвалову. Он два дня пил, перетрахал все, что шевелилось, а когда папки не нашли ни на даче, ни у подруги, ни в квартире, решили поехать, проверить у Финка. А там такое! Не мочили мои приватизатора. Никого не мочили. Мы только проверить хотели. Весь дом тормознули через телесигнал, чтобы Финка вырубить на полчасика, а он и без нас был рубленный, как биф-штекс. Еще бабка...
Юсицков тоже сел на скамью, закурил, перекинув ногу на ногу. Скамья еще больше прогнулась. Братченко зажмурился, уже можно было говорить, что собеседники практически сидели на нем. Но он не мог пошевелиться, сейчас в его ушные раковины, от холода становящиеся постепенно речными, лилась важнейшая информация, проясняющая расследуемое дело. Не все в ней было понятно, но что непонятно, надо было запомнить. Что такое, например: "весь дом тормознули через телесигнал"? Зомбировали, что ли?
-- Если твои не трогали, значит, Витек сам обоих порешил, -- продолжал разговор Овечкин.
-- А баня? Он же там был с нами?
-- Ах да, черт! Но кто тогда?
-- Может, по работе? -- задумчиво произнес Юсицков. -- Дачу Финка я только что проверил, там пусто. В квартире -- ничего. В кабинет не подступишься, но думаю, вряд ли. Значит, кто убил, тот и забрал.
-- Займись секретаршей Финка, писака, -- предложил Овечкин, -- и бабку эту через своего оператора-корреспондента уйми, я у следователя был. Бабка у них главный свидетель. Я подумаю, что можно сделать. А папки и впрямь Похвалов не мог утащить. Но зачем тогда кому-то понадобилось убивать его жену? А может, все-таки он, из ревности? По времени нужно посмотреть. Он в баню часов в шесть приехал? Отмываться?
-- Брось, Валера, -- крякнул Юсицков, -- какая ревность, он уже перебесился: за папки он ее и придушил. А потом с расстройства и Адольфа. Ну исмотался с папками, надо бы найти.
-- Сам объявится, пошли. Мне на работу завтра, -- Овечкин тяжело поднялся со скамьи.
В эту минуту Братченко жалел только о том, что он не робот со встроенным в черепную коробку диктофоном. Когда джип Юсицкова отъехал от коттеджа, а в доме погасили свет, к скамье возле пруда стали подтягиваться "наши". Братченко никак не мог вылезти из-под скамьи, она будто прилипла к его бедру, конечности его закостенели и не шевелились. Куртка стояла колом. При ближайшем рассмотрении Братченко смахивал на бомжа: грудь его была измазана землей, задний карман брюк оторван, а штанины покусаны отважной "моськой" Буденного. Кроме того, он уже не чувствовал боли в ноге благодаря ночным заморозкам -- замороvзка была что надо. Калеку поднимали на забор с песней "Эх, дубинушка, ухнем". Зато в машине, когда Витя отогрелся и произнес свои первые членораздельные звуки, настал его звездный час...
