Первым позвонил психиатр, ее лучший друг -- Михаил Иванович Буянов.
-- Нонночка, что за ересь про тебя в утренних газетах? До чего омерзавились писаки!
Она не уточнила, что именно пишут утренние газеты, но хмуро сказала:
-- Вчера опять опозорилась, грохнулась, как институтка.
-- А что, Нонночка, тяжелый случай?
-- Рубленая рана. Черт, вспомнила сон.
-- Что именно?
-- Падающий лифт.
-- Разбилась?
-- Нет. Не помню.
-- Значит, не разбилась. Тебе необходима помощь и поддержка, -заключил психиатр.
-- Можно подумать, Миша, что это только из сновидения можно вывести. Она мне всегда необходима. Вроде кажется, что лучше без помощников, когда все берешь сама в свои руки, лучше выходит... А порой думаю: да куда я без них, без ребят?
-- Ты бы отпуск взяла, Нонночка, -- понимая бессмысленность предложения, сказал Михаил Иванович, и они распрощались.
Они были знакомы уже пять лет. Познакомил их, конечно же, брат Вазген, вечно пытающийся пристроить сестренку, которой уже перевалило, пусть совсем пока еще ненамного, но уже за четвертый десяток. В его доме всегда собиралась веселая компания докторов, они, стараясь шокировать непосвященных дам, наперебой расска-зывали страшилки из врачебной практики, умело веселя слушателей своим пренебрежительным от--ноше-нием к человеческой жизни.
Буянов предложил ей несколько сеансов психологической разгрузки, а по сути оказался духовным наставником Нонны Богдановны. Может быть, только один Михаил Иванович и знал, что порой творилось в душе женщины, избравшей себе профессией -- искать людей, погубивших человеческую жизнь.
Нонна Богдановна надела тренировочный костюм и, перепрыгивая через ступени, сбежала вниз на улицу. Дорожки Чистопрудного бульвара уже подсохли, а еще оставшиеся кое-где совсем уж какие-то черные, похожие на куски угольной породы, наледи, казались навсегда закостеневшими, не поддающимися апрельскому солнцу. Лед на пруду давно растаял, а по бетонной кромке пруда вперевалочку ходили утки, поглядывая на гуляющих молодых мамаш и беременных.
Она сделала два круга. "Вот, -- думала Серафимова, поворачивая на третий малый круг, -- вроде ничего не сказал человек такого, медицинского, что ли, а какое воздействие. Да, психиатром надо родиться". Ей не присущ был метод психологического расследования, когда бы следователь вычислял преступника по психологии самого преступления, по характеру, скажем, убийства и так далее. Она не умела предугадывать следующие ходы серийного убийцы, такого как "лифтер". Он творческий человек, но стихи надо бы почитать не его, а подружки. Женщина обычно растворяется в любимом, его топорик моет, стихи под впечатлением его фортелей пишет. Серафимова улыбнулась, она бесспорно понимала, что обладала мощной интуицией, но никогда об этом не упоминала. Раскрывшая на своем веку сотни убийств, она боялась, что ее обвинят в непрофессионализме. Словом, ей показалось, будто она похожа на чемодан, который могут забыть...
