Рик умер. Ее отец, король среди мужчин, человек, которого она всю жизнь обожала и боготворила, которым она восхищалась больше, чем кем-либо другим, умер. Блэр еще не могла в это поверить. Не могла и все тут! Ее отец был бессмертен. Разве не так?
Он был больше самой жизни. Когда он входил в комнату, то подавлял всех присутствующих — при нем они казались пигмеями, хотя он и не был особенно высоким. Когда он начинал говорить, его не только слушали — воцарялась полная тишина, и она не нарушалась еще долго после того, как он замолкал. Блэр не знала никого, кто мог бы так держать в руках свою судьбу, как Рик Хьюитт. Во всяком случае, так ей казалось.
Но теперь Рик умер.
Если бы только Шарлотта была жива, чтобы теперь поддержать ее!
— Мама, там впереди какой-то город. Это тот, где ты выросла? Довольно славное местечко! — Линдсей, примостившаяся рядом с Блэр, прервала ее размышления.
Блэр внезапно осознала не только то, что мертвой хваткой вцепилась в руль, но и то, что буквально купается в собственном поту — и не из-за большой влажности, которая царит здесь в середине лета, а из-за вдруг возникшего приступа клаустрофобии и бесконечного страха. Рик умер. Как бы то ни было, судьба в конце концов расправилась с ним, но все-таки было непонятно, как это могло произойти. Блэр понимала, что находится еще в состоянии шока и теперь этот шок стал ее главным врагом. Блэр опасалась, что судьба будет неласкова и к ней, и к ее дочери.
— Мама, это Хармони? — спросила Линдсей.
— Да, это место, где я выросла в доме твоей бабушки Шарлотты, — ответила Блэр, стараясь придать своему голосу беспечность, несовместимую с ее паникой и ужасом. Импульсивно она потянулась к дочери и сжала ее руку. Единственным, что могла дать дочери Блэр, были любовь, теплота и внимание. И это Линдсей получала в изобилии.
— Это место напоминает декорацию вестерна! — возбужденно воскликнула Линдсей. — Мы можем проехать мимо дома, где ты выросла?
Блэр бросила взгляд на дочь, когда они проезжали по Мейн-стрит. Для Блэр не было ничего и никого на свете дороже дочери.
И даже теперь, когда слезы туманили ей глаза, она улыбнулась, глядя на Линдсей в ее модных черных расклешенных брюках, тупоносых бесформенных сандалиях на платформе и коротенькой маечке с изображением группы «Спайс герлз» на груди и спине. Коротко подстриженные ногти Линдсей, покрытые лаком, отливали синим металлическим блеском и сверкали под техасским солнцем. Линдсей каждой частицей своего еще полудетского тела демонстрировала свою принадлежность к рано развившимся детям Нью-Йорка.
