Два цвета мои, два цвета.
В шитье на полотне и в сердце их печать.
Два цвета мои, два цвета,
Червонный — то любовь, а черный — то печаль.
Что — разве человек не может идти и петь? А если у него хорошее настроение? Очень просто!
Но она знай вымахивала тяпкой — только мелькало. Будто это не я пою, а лягушка квакает.
Когда я в восьмой раз все так же, «между прочим», проходил, напевая, по улице, соседка ее, тетка Ульяна, вышла на порог и из-под руки стала на меня смотреть. И смотрела долго, пока я не скрылся из глаз.
А Гребенючка даже не шевельнулась в мою сторону. Заложило ей уши, что ли? Глухая тетеря! Так я целый день ходить буду.
Я взял комок земли и опять же «между прочим» кинул в нее. Она даже не распрямилась над грядкой, только голову повернула:
— Ты чего?
— Ничего, — спокойно сказал я и так же «между прочим» спросил: — А что ты делаешь?
— Танцую! — ответила она, продолжая окучивать.
— А я сегодня ночью на кладбище был… — начал я.
— Ну и дурак! — сказала она и повернулась ко мне спиной.
— Ах ты, зараза! — нечаянно (вот уж, честное слово, нечаянно) выпалил я, схватил земляной комок и швырнул ей в юбку.
А что? Что бы вы сделали, если б над вами вот так издевались?
— С девчонками воюешь? Александр Македонский!
Я резко обернулся.
В нескольких шагах от меня стоял… Павлуша.
Вот тебе и раз! Ну и ну!..
— А что ж? А что ж она обзывает?! — крикнул я.
— А чего ты ко мне лезешь? Чего? — закричала Гребенючка. — Я тебя звала? Ходит тут, ходит, насвистывает, поет… «Два цвета мои, два цвета… Червонный — то любовь…» Девять раз прошел. Чего, спрашивается? Чего?
Значит, видела! Все видела, змея, а притворялась, что не замечает.
И еще «Червонный — то любовь…» Ты смотри, на что намекает!..
Павлуша смотрел на меня какими-то совсем белыми глазами.
Он уже, наверно, думает…
Да нужна она мне!
Да глаза б мои ее не видели!
— Ведь я же… Я же хотел…
— Иди отсюда! — глухо сказал Павлуша.
— Я… я могу и пойти… Да!.. Но ты… ты… — Мне не хватало слов. — Я, может, сегодня привидение сфотографировал… Вот! Впервые в истории… Вот! А ты… ты можешь малевать кустики и цветочки хоть двести лет!
Я повернулся и пошел по улице в сторону речки.
Я шел, не замечая дороги. Тысячи кошек скребли у меня на сердце.
Вот какую злую шутку сыграла со мной моя коварная судьба. Вот как насмеялась она надо мной. Такую заковыристую дулю мне показала. Вот уж правда — у кого доля, а у меня дуля. Одна буковка, а сколько в ней насмешки, сколько стыда и позора!
