- Здесь, на острове Фарос, стоял знаменитый мраморный маяк. Он был разрушен в начале шестнадцатого века. Потом построили новый, но старое обозначение живо до сих пор - Александрийский... В Александрии почти не осталось памятников старины, - добавил Гранов.
- Зато какой сад Антониади! Какие прекрасные цветники! Олеандры, мимозы, жасмины, смоковницы. А какие финиковые рощи! - восторгался Елисеев.
Фроленко вез друзей в загородные сады Александрии на лодке по роскошному озеру-болоту Мариуту. Фламинго и пеликаны были так необычны для европейцев, что они не решались их трогать, но на уток поохотились, а после охоты устроили состязание в стрельбе. Выиграл его Елисеев. Фроленко пытался одолеть Гранова, но молодость брала свое.
- Стар казак, - сказал Игнат Романович. - Лет десять назад я б тебе показал! За Александра не скажу. Чи ружье у него заговоренное? Я такого стрелка всего лишь раз видел. Он был индеец. Що ж це такэ, человиче, повернулся к Елисееву, перешел он вдруг на "ридну мову", - ты хучь разок... - он запнулся, - промажь.
- "Промажь" - это по-русски, - сказал Елисеев. - Забыли, что ли, по-своему, по-хохлацки?
- Забув, - грустно признался Фроленко.
...Они медленно брели вдоль берега и вдруг увидели: горело небольшое строение над морем.
Иностранные матросы, громя кофейню, буйствовали на набережной.
Подбегали арабы и ввязывались в драку. Толпа туземцев росла, ненависть к чужестранцам была очевидной.
- Отсюдова тикать треба, - сообразил Фроленко, - ноги, говорю, надо скорей уносить.
Человек десять темнокожих, сверкая налившимися кровью глазами и размахивая палками, бежали прямо на них.
- Стойте, дети Магомета! - властно выкрикнул Фроленко.
- Стойте! Это русские, Россия, московиты, понятно? - объяснил он по-арабски.
Бежавшие от неожиданности остановились в нескольких шагах. Потом повернулись и бросились в общую свалку.
- А уйти все же надо от греха, - повторил Игнат Романович.
Гранов настаивал побыстрее выбраться из Александрии и двигаться к Каиру в лодке по Нилу. Но для Игната Романовича такой способ был, увы, уже не под силу.
И ранним утром они уселись в каирский поезд. Вагон оказался открытым, и путешественники познакомились с ветром пустыни. Раскаленный песок, забиваясь под одежду, раздражал тело, слезил глаза, хрустел на зубах, першил в горле. С непривычки это было невыносимо мучительно.
По вагону шел полковник-араб Ахмед-бей. Он признал русских, по-восточному пылко выразил свой восторг и сразу же увел их в свой крытый вагон. У него оказался огромный кувшин с водой. Путники умылись, облегчив свои страдания. Гостеприимный полковник угостил прекрасным завтраком. Ахмед-бей неплохо говорил по-русски и, чувствовалось был рад случаю поговорить на этом языке. Он пригласил всех погостить у него под Каиром*.
