Я робела перед ее красотой, перед ее необъяснимым одиночеством, и никогда ни в чем не возразила, чтобы ей казалось, что она всегда права, а то могла бы ее красота угаснуть. Я знаю: красота от огорчений угасает.
К красоте ничего не надо прибавлять. Только не спугнуть. Чувствовала, что красота - это прикосновение к благостному, к высшему. Я берегла мамину красоту, потому что мама была - красота, а больше я не знала про маму ничего. Боялась знать, мне бы на нее только смотреть, мне бы хватило. А ее все не было...? Вопрос у нее
Почему у меня нет мамы? Ну, папа, теперь я уже большая, знаю, живет тайно. Он нигде не прописан, а говорят, это обязательно для закона надо, чтоб всех людей учитывать. Ему от этого сиро и холодно. У него от этого грустный взгляд.
Он военный инженер, и я горжусь этим. В душе. Ведь мало у кого из ребят отец военный инженер. И какие стихи сочиняет! Сам!
Бабушка шепчет:
-Папа твой боится жить где-нибудь долго, потому что могут придти и забрать его.
-Кто может? Почему? Куда?
Я стараюсь и не могу понять. Мой папа тихий, он любит меня, он никогда никого не обижает, почему и куда его могут забрать?
А бабушка шепчет:
-Он дворянского происхождения и какого-то княжеского рода. Потому что его мама - дочь настоящей грузинской княгини с фамилией на русский манер, я запомнила - Авалова. И Костя поэтому был царским офицером. И папа у него большой военный начальник!
-Ну и что, что княгиня, или там - княжна? - это я так возражаю бабушке, а самой жутко, как ночью одной на кладбище.
Особенно страшные слова "княжеский" и "царский". А сейчас, после пьесы иду и думаю: какое несчастье, что мне так не повезло с папой, надо же, даже рассказать нельзя про такое... что он внук настоящей княгини и царский сам офицер, хоть и бывший. Что делать?
И в следующий раз я усерднее выступаю в "Трех эпохах", чтобы что-то скрыть, смыть моим усердием позорное прозвище с моего папы. А почему позорное? Не понимаю. И мучаюсь от этого.
И в первой эпохе я нарочно злю свою подругу свинской гримасой: высунула язык и оттянула нижнее веко глаза пальцами, чтобы Валя на самом деле обозлилась и посильнее схватила меня за косички и накрутила бы их на свою рабовладельческую руку, и потаскала бы меня по полу, и отлупила бы так, чтоб мне и правда было больно.
А во вторую эпоху, когда я зашнуровывала ботинок у "барыни", то ущипнула ее за ногу как следует, по-настоящему, а не по пьесе. Она взбесилась, подпрыгнула и наорала на меня, что выгонит со двора и пустит по миру. В зале мне хлопали громко, свистели, подбадривали, а назавтра она со мной не разговаривала. Тоже не по пьесе. А я общалась.
