На последнем сеансе | страница 32



«Когда-то судьба вытолкнула меня в жизнь, которая толком не удалась, и я вскоре узнала, как тягостно виновата и перед редким человеком, и не менее – перед собой. Когда погружаешься в болото, то даёшь себе слово, что обязательно выберешься из него, но проходит время, и оказывается, что ты нисколько не продвинулся, а ещё прочнее застрял в своей трясине. Всю жизнь я скупаю в музыкальных магазинах диски Леона Кормана и, закрывшись у себя в комнате, никого в неё не впускаю. Вслушиваясь в музыку Кормана, я погружалась в мир, где нет иных ощущений, кроме трепетного волнения и чувства горького раскаянья. Что это? Вы знаете, что это может быть? Возможно, вы тоже не знаете. А может, не хотите знать… Может, и я не хочу… Может, так удобнее… Я не права?»

Подписи не было.

Звонил телефон.

Зив сообщил, что сочинил хокку для своей новой подруги.

– И что? – спросил я.

– Послушай!

Я услышал:

Чудо любви —

наши тела вобрало в себя солнце.

И теперь их пожирает оранжевый огонь страсти.

– Не слишком ли много огня? – заметил я. – Таким пламенем девушку недолго довести до испуга.

– Хокку должно быть ярким! – настаивал Зив. – Чем же ещё пленить женщину, если не цветами или стихами?

Опустив трубку, я подумал о моей жене, себя укорив: «Раз не умеешь сочинять стихи, отправляйся в магазин за цветами».

По дороге повстречался знакомый музыкант. У него были безобразно кривые ноги, но ему это нисколько не мешало замечательно играть на флейте. Я знал, что какое-то время он пролежал в больнице, а потому спросил:

– Как поживаешь?

Он отозвался:

– По системе трёх «Д».

Я не понял:

– Это как?

Он пояснил:

– Доедаю, донашиваю, доживаю.

Я похвалил:

– Это прекрасно, старина, что зря время не теряешь.

Он торопливо протянул руку, и из его перекосившегося рта выпали два-три слова, которых я не запомнил.

В цветочном магазине я объяснил высокому, очень бледному юноше, что хотел бы пленить женщину.

– Понял! – отозвался юноша и решительным движением вставил в мою руку ярко-красный пион, завёрнутый в хрустящий целлофан.

По дороге домой я обратил внимание, что никто из проходивших мимо мужчин цветов в руках не держал. Я подумал об отце. Пленить маму цветами он, вроде бы, никогда не пытался. Потом я стал думать о бедняге, который живёт по системе трёх «Д».

Поднимаясь по лестнице к себе, я обмер. Мне навстречу спускалась Эстер. На ней был потёртый домашний халат и туфли на высоком каблуке.

– Иду обнять тебя, – сказала она.

– Но я здесь. Вернись в квартиру.