Катино лицо выразило блаженство.
– Открыла его слепая мать. О-о, это святая женщина! Сказала, его нет дома.
Приехали. Ротонда точно такая, какую я видела в Эрмитаже, только с той разницей, что та была из малахита, а эта выкрашена зеленой краской. Винтовая железная лестница, уходящая далеко ввысь. Сидят на ступеньках. Поют, пьют, колются. До меня едва долетел один аккорд, и я тут же определяю: «Восьмиклассница-а-а».
– Ребята, вы не видели Леву?
– …Знал я ее. Эта восьмиклассница была популярна, Цой с ней иногда спал.
– Ребята, вы не видели Леву? – переспросила Катя.
– Нет, Левы здесь нет. Здесь только Миша, Ванек, Сережка и Аня, – хихикает парень и, обращаясь к сидящему тремя ступеньками выше: – Ты там не очень, Вань, а то еще загнешься.
Разглядываю этого бледного, тощего Ваню. Лицо в пакете. Дышит какой-то гадостью. И в чем только душа держится? Наверно, он тоже фанат – и у него есть духовный руководитель, Цой или вот этот Лева Такель, – а то как бы он жил?.. Нет, кто-то другой. Потому что никудышный руководитель.
– Маш, ты побудь здесь. Я пойду во двор. Там посмотрю.
Катя открывает дверь, чтобы выйти, из-за двери высовывается борода с проседью, глаза смотрят тревожно.
Это что же – папа шел за нами?..
Он изо всех сил старается скрыть свою тревогу и разделить со мной мои новые интересы.
– Так, – читает он надписи вслух. – Жизнь – это дар, от которого никто не вправе отказаться. Маша, это Мандельштам! Кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива? Это, кажется, опять Мандельштам. Письма жене, Надежде Яковлевне.
Да здесь культурные люди… – успокоенно выдохнул отец, прочитав всю стену. – People don’t leave me alone. I am afraid. О-о, языки знают… Ленинград – это город на болотах, а на болотах могут жить только птицы. Хорошо сказано. Писал какой-то самодеятельный поэт. Ну ладно, я успокоился, иду в гостиницу. Только не кури тут ничего.
Возвращается Катя, поникшая. Садимся на заплеванные ступеньки лестницы. Опять о Леве.
– Он всех утешает, всем помогает, – рассказывала она. – Я один раз даже видела… слышала его. Пришла к одному тусовщику. Там Лева. Голос помню: «Ребята, вкушайте жизнь, ребята, что ж вы… Вот вы хлещете вайн для того, чтоб хлестать. А насколько вкус грейпфрута тоньше и сложнее. Не упрощайте жизнь…» Вот такое говорил. Потом послышались звуки виолончели и тихое пение. Что-то о Китеже.
– А что мне в Москве, на Гоголях, говорили, что в Питере забой на Казани, в Гастрите, в Екатерининском сквере? Про Сайгон вообще – такое!.. Ваш Борисов, дескать, просто живет там. Где это все?
