Вышла, накинув на поеденные молью кроличьи меха бирюзовый павловопосадский платок в оранжевых розах. На ветру мотались хвостики, звенел кольцами на бархотке ягдташ – мама купила мне его в охотничьем магазине вместо сумки, – ломило ветром гвоздики с бантами.
И вот ДК Горбунова. Горбуха.
Тусовка в волнении. Без билета почти не прорваться. Иной разрабатывает «запатентованный» план, как пробраться через окно туалета, другой печалится о том, что плохой вышла «копия» аккредитации («Плохо отксерили, козлы!»). Ребята и девочки смиренно стоят возле входа, твердят монотонно: «Билетика лишнего нет?» Кто-то хватает за руки входящих – и вот слышны мольбы, мятые сотни падают в грязь. Беспрерывная врубаловка с ментами. Квадратные морды непроницаемы для просьб. Герлы в платках, повязанных по-староверчески, сурово, до бровей, нервно затягиваются дешевыми сигаретами.
Много знакомых по тусовке лиц, но сегодня, видно, не одной мне все влом . Особенно девочек ломает, тех, кто без друга, – а значит, пришел тет-а-тет с Ним повидаться.
Вот какой-то длинноволосый раскачивается и поет маха-мантру: «Харе Кри-ишна, Харе Ра-ама!..» Кстати, Б. пел на этом концерте «Харе Кришна». Он пел с придыханием, своим нежнейшим дрожащим голосом. Теперь мне казалось, это был голос бесполого существа, которые будут населять нашу землю после Суда. Это будем мы, облачившиеся в новую плоть – без всяких там романтически-половых волнений, как у нас с тобой.
Мальчик лет десяти стоит возле главного входа: меняет «Избранное» Хлебникова на билет. Раскрыла, полистала. Вот оно, любимое, вновь: «сейте очи». Нет, не отдам свой билет за все истины мира. Брожу в фойе, змееобразно огибая группки.
Подхожу к столику с плакатами и фотками. Вдруг вижу: Борисов где-то в буддистском храме, медитирует, лицо к небу поднято, глаза закрыты, руки на согнутых коленях. А вот он в Оптиной. Таскать за собой личного фотографа по храмам!..
И вот зал. Давя друг друга, толпа ринулась вперед. Толпа ходит волнами. Кто-то в конце зала продирается сквозь людей, и мне уж все ноги отдавили.
И вот длительные увещевания операторов и гопников: «Отойдите от сцены, не видно за вами. Мы же не сможем снимать». Прошло полчаса. Естественно, все как стояли на бархатных стульях и сидели на плечах у друзей и любовников, так и остались.
Входит Он. Дикие вопли. Снисходительная улыбка. Кожаная куртка на голое тело, волосатое пузо, почему-то уже потное, и что-то звенящее вокруг Него. Глаза заплаканные, как потом утверждали фанатки, шедшие буквально по головам и плечам на сцену.
