.
Позже в тот же день я сидел в туалете в школе, не потому, что мне понадобилось в туалет, но потому, что мне нужно было уйти из класса, вырваться оттуда: мальчишка, сидевший рядом со мной, ковырялся в носу, а его парта касалась пола, а пол касался моей парты, а моя парта касалась меня. У меня стали зудеть губы, а руки превратились в желе, и когда я поднял руку, чтобы попросить разрешения выйти в «лаваторий» – много лет был уверен, что он называется «лаборатория», – я как будто держал тяжелый набивной мяч (в ту неделю мы как раз пробовали заниматься с таким в спортзале), и учитель ответил: «Хорошо». Я знал, что в этом нет ничего хорошего – я отпрашивался в туалет чаще, чем любой другой ученик, – но все равно вышел. Я уселся на сиденье унитаза, и тут осознал, что парта этого мальчишки касалась пола, а пол касался туалета, и даже если бы я встал на унитаз, я все равно что касался бы этого мальчишки, и я отвел взгляд в сторону и увидел на стене надпись: « Все это в твоей голове, болван ».
Тем вечером, лежа в постели, я услышал, как полицейский из сериала, который смотрела моя мать, крикнул: «А ну прекрати! Все это в твоей голове!»
В иные дни – я помню их до сих пор – казалось, что мир слышит каждую мою мысль. Я хотел, чтобы было место в автобусе – мне не нравилось касаться висячих петель, – и место находилось. Я хотел, чтобы кто-нибудь другой дернул за шнурок звонка – я не хотел его касаться, – и кто-то дергал. Я хотел, чтобы тучи разошлись, – и они расходились. Я не хотел идти в спортзал – и учитель заболевал. Я думал о какой-нибудь песне – и эту песню передавали по радио. Я думал о птичке синешейке – и синешейка садилась на низко нависшую ветку нашего дерева.
Однажды, когда я возвращался домой из школы, навстречу мне шел квадратный человек в армейской куртке. Джинсы на нем были мешок мешком и длинные не по росту. Он разговаривал сам с собой, но смотрел на меня.
Картинка в моем разуме, как этот человек бьет меня – мгновенная вспышка. Я должен был разминуться с ним, чтобы добраться до метро. Мне не хотелось переходить улицу, чтобы потом переходить ее обратно, хотя именно это велела мне делать мать, чтобы избегать людей, « которые выглядят как-то не так ».
Когда я проходил мимо этого человека, он бросился на меня, словно это с самого начало входило в его намерения. Он ударил меня кулаком в лицо, а потом натянул мне на голову куртку, чтобы я ничего не видел, швырнул меня на землю и стал пинать, затем забрал мою куртку и пошел прочь, разговаривая с самим собой.
