— Я. Что. Не могу.
— Еще шампанского?
— Бренди. Брен.
— У меня есть.
Он достал из бокового кармана серебряную фляжку. Она вспыхнула бликом света, тонкая, как портсигар. Пардалеос налил бренди в мой пустой бокал из-под шампанского, но я не смог опрокинуть его залпом — у меня тряслись руки, и еще на меня смотрел какой-то суровый и лысый толстяк в очках. Пардалеос сказал:
— Не нужно так волноваться. Ваш теперешний шок — это шок, сопровождающий любое внезапное обретение новых знаний. Что-то творится у вас за спиной, и это вас возмущает. Вам как бы напоминают, что даже молодость не обладает полной осведомленностью обо всей необъятности, обо всей тонкости и обо всем ужасе потайных механизмов жизни.
Он съел всю ветчину и оба яйца. На тарелке уже ничего нельзя было прочесть, кроме краткого сообщения мазком горчицы, которое я не смог расшифровать. Может быть, это было Homo fuge[18]? Наблюдавший за мной суровый толстяк атаковал огромное блюдо с чем-то кашеобразным и желтым. Между припадками дрожи я выпил бренди. Пардалеосу принесли клубничное суфле вкупе со счетом на много долларов. Хотя меня и подташнивало от зрелища, я все равно смотрел как завороженный на воздушный розовый холм в лоснящихся бородавках из сморщенных половинок больших ягод в россыпи черных точек. Пардалеос взял ложку и проговорил:
— Разумеется, у меня нет законного права задерживать вас здесь. Надеюсь, вы разделите мою точку зрения. Такая посмертная шутка. В конце концов, он ваш отец.
У меня было чувство, как будто я съел своего отца: мертвая плоть ветчины с яйцами пашот вместо глаз, мозги-суфле и ногти — живые и острые. Это все бренди.
— Вам понравится моя квартира. Лейжер-Сити[19] — такое приятное название. Это совсем ненадолго. Пока мне не сообщат об их отлете в Париж. На самом деле, это не ограничение вашей свободы, правда? В конце концов, что есть время? У вас его много…
— Их? Они?
— За ней присматривает одна старая дама. Поверьте мне, эта глупость не будет тянуться вечно. Когда вам исполнится двадцать один, женитесь, остепенитесь…
Он зачерпнул ложкой розовые «мозги». Чувствуя мощный прилив тошноты, которая, я знал, была красной — намек на вязкий густой экстракт глубоко в горле, — я кое-как выдавил:
— Мне нужно сходить в…
— Да пожалуйста!
Он меня отпустил. На выходе из ресторана я заметил, как двое парней в веселеньких ярких рубашках и зеркальных очках поднялись из-за столика у двери. Так вот почему он меня отпустил. Я побежал, высматривая дверь с буквой М, расталкивая женщин в годах, которые возмущенно ойкали, пока их пузатые спутники готовились крикнуть мне: «Эй, молодой человек». Один мужчина, я видел, нес лыжи. Лыжи?
