Я закрыл глаза, лишь бы не видеть больше этого креста, что не давал ответа. Но в тот же миг на меня обрушился мощный звуковой поток церковного хора. Он расплющил меня, раздавил… Может, я просто уснул? Высокие голоса мальчиков звали ввысь, но мне туда не было пути. Я не мог присоединиться к хору, потому что не имел ни слуха, ни голоса. Все латинские слова отзывались в памяти одним — "кайся"! И я знаю, что приду к покаянию, но сначала я должен пройти через тот дьявольский красный огонь, что горит в самом центре этого маленького городка. И провести ее через это око… И если мы выйдем не порознь, а вместе, и если выйдем вообще, то вознесемся туда, в ту синеву, куда зовут голоса певчих. В ту синеву, что сулит ее взгляд.
Я повторяюсь. По сути, я твержу все время лишь одно: останься со мной. А ведь еще неделю назад я клялся, что не попрошу этого. Человек лжив в своих обещаниях, а влюбленный лжив вдвойне, потому что сам верит в эту ложь. И такая безмятежная искренность страшнее осознанного обмана, ведь она способна завести в самые темные дебри.
Я точно знаю, куда лежит мой путь. И кто ждет меня на этом пути, в самом его начале. Человек, с которым я боролся всю жизнь, отвратительный и непобедимый. Если она, моя перепуганная жизнью девочка, одержит над ним верх, значит она действительно послана мне небом, и с ней Твоя сила. Господи!
Вменяю себе в вину, что я грешник и никуда негодный католик, однако ни с кем не разговариваю чаще, чем со своим Небесным Отцом. Я уже устал благодарить Его за то, что не сдох в какой-нибудь канаве от передозировки, снимая свои грязные фильмы. Никто и не подумал бы отпевать меня, и виолончель Ростроповича не рыдала бы "Сарабандой" Баха, как на похоронах Тарковского. Потому что он был художником, а я так стремился к натурализму, что выворачивал наизнанку и себя, и всех вокруг. В то время я ни за что не показал бы в кино такую сцену знакомства, как у нас с Тамарой, — она выглядела бы слишком нереалистичной. Я рвался потрясти сбою сонную Англию, обжечь ее потоком нечистот, от которых она воротила нос. Мне и в голову не приходило, что вектор правды искусства должен быть направлен вверх, к Богу, чтобы поднимать человека над самим собой. Я же опускался в своих исследованиях ночного мира все ниже, и люди, смотревшие мои фильмы, опускались за мной следом. Я вел их в объятия дьявола.
Меня не насторожил даже отказ Малькольма МакДауэлла сняться у меня, хотя он был смелым человеком и в "Переходе" у Томпсона сыграл почти Сатану. Мистер МакДауэлл дал мне понять, что его нравственные принципы не позволяют принять мое предложение. Я с мальчишеской дерзостью обозвал его ханжой и забыл о нем, полагая, что снимаю фильмы не для кинематографической элиты, и ее мнение не должно меня волновать. Мне казалось, что я делаю их для самой Англии. И однажды я услышал ее голос…
