Зато жирный и ленивый торговец в мебельной лавке, вечно дремлющий в уже засалившемся непроданном кресле, пробудившись, объяснил мне смысл жизни, прихлебывая остывший зеленый чай.
Смысл отыскался в каких-то мимолетных пичугах, гнездящихся в растресканном резном кирпиче усыпальниц.
В ташкентских тюльпанах, таких крупных, алых и крепких, что хотелось их схрупать, как яблоко.
В бухарских улочках, столь узких, что щека чувствует тепло, отдаваемое нагретой за день стеной.
В человеке с лепешкой в руке.
В мальчишках, гоняющих консервную банку вокруг минарета.
В запахе рыбожарки.
Я научился ворочать тяжелые глиняные комья узбекских слов и разобрал полустершийся карандаш своих записных книжек:
«дутые терракотовые купола торговых рядов»,
«коротенькие тени детей»,
«тягучая, как сливаемое из таза варенье, ходжентская ночь».
Сухой пыльный воздух долетает с их потрепанных страниц.
Беззвучно шевеля губами, читает молитву или подсчитывает в уме свой жалкий дневной доход еще нестарый дед в черно-белой полосатой бороде.
Переругавшись, выбегают подраться на улицу подростки, игравшие в шахматы под навесом чайханы.
Мимо скособоченных минаретов и горячих стен катит Ходжа Насреддин на стареньком велосипеде.
кишлак
похож на большую детскую песочницу
с квадратными куличами
дома и почва из одного материала
тут же и многосаженная яма
откуда его поколениями берут на постройки
вот придет мама
и велит все обратно засыпать
пахнет перестоявшим бабьим летом —
дымкáми
пылью
и ссохшейся листвой
узбеки
в своих простеганных выпуклых халатах
кажутся громадными
точно горы
снег
начинает валить из прохудившегося ватного неба
растрепанными хлопьями
медленно и тихо
и прикоснувшись к тончайшей как женская пудра
розовой пыли
обращается в грязную жижу
пьяный худой старик
упал
не удержавшись на слабых ногах
навзничь —
бритой головой в бетонный арык
проходившие юноши
бережно извлекают его из густой воды
уплывшую тюбетейку
подбирают десятью шагами ниже
по течению
шесть веков
женщины приходят к его мавзолею
вымолить беременность и семейное счастье
у праха вольнодумца
поэта
непобедимого борца на поясах
ремесленника
предпочевшего смерть
необходимости говорить с дураками
потрясая билетом
я требовал начальника
из дверей
один за другим выходили
все более толстые узбеки
пока не появился уж вовсе неохватный
но чувствовалось
что и за ним есть кто-то еще значительней
на чью спину
могли б приземляться небольшие
сельскохозяйственные самолеты
