Но тем не менее, несмотря на эти внешние успехи, Гиммлер был, как никогда, близок к падению. Несмотря на то что покушение на Гитлера сделало Гиммлера необходимым и востребованным, само это покушение не удалось только чудом, а это была неудача и недоработка Гиммлера. Жизнь Гитлера была спасена (и это признавал и сам Гиммлер) не вмешательством полиции, а вмешательством провидения. Правда, многие утверждали, что Гиммлер не мог ничего не знать о столь разветвленном заговоре и о его подготовке, которая продолжалась не один год. Такая слепота Гиммлера была противоестественной; подобной беззаботности он никогда прежде не выказывал[86].
Сомнения в отношении Гиммлера были, естественно, использованы терпеливым, упорным Борманом. Этот «злой гений фюрера», этот «коричневый кардинал, притаившийся в тени», как характеризовал его один из «придворных»[87], «Мефистофель Гитлера», как называли его другие, добился наконец такого превосходства над всеми своими соперниками, какого не добивались другие лица из ближайшего окружения. До тех пор никогда не случалось (или казалось, что не случалось) так, чтобы один министр или генерал становился бы единоличным советником фюрера. Гитлер всегда стравливал своих министров и таким образом сохранял в правительстве необходимый баланс сил. Но теперь бесконечное терпение Мартина Бормана, который (как Гольштейн в кабинете кайзера) с самого начала «понял важность и выигрышность скромности», было наконец вознаграждено. Никогда не отлучавшийся от хозяина, перенявший даже его ненормальный распорядок дня – Гитлер просыпался в полдень и ложился спать в половине пятого, а то и в пять утра, подчинивший своему контролю всю гигантскую бюрократическую партийную машину, незаменимый, неутомимый и вездесущий, он стал теперь единственным хранителем гитлеровских секретов, единственным каналом передачи приказов фюрера, единственным, кто мог разрешить аудиенцию у Гитлера. Все гаулейтеры подчинялись одному Борману. Он усилил это их подчиненное положение и изменил характер их службы. Первые гаулейтеры были, как правило, ветеранами нацистского движения – буйными барабанщиками и трубачами, вознагражденными за это буйство прибыльной и не слишком обременительной должностью гаулейтера. Борман покончил с такой практикой. Один за другим старые гаулейтеры сходили со сцены. Их сменили новые люди – более молодые, более энергичные фанатики, обязанные всем не просто абстрактной партии, но лично Мартину Борману. За время войны партийная машина сильно разрослась, как и СС. Подобно СС, партия стала вторгаться в функции вооруженных сил, особенно в том, что касалось управления и снабжения, фортификации и эвакуации. Подобно СС, с каждым следующим поражением германского оружия партия становилась все более значимой и незаменимой. Наблюдатели, следившие за параллельным развитием этих моторов власти, гадали, что произойдет, когда они вступят в конфликт друг с другом, когда Гиммлер и Борман, поглотив все оставшиеся свободными органы управления, столкнутся наконец лицом к лицу. Этот интригующий момент настал, когда Гиммлер в 1943 году стал министром внутренних дел. До этого времени отношения между Гиммлером и Борманом были превосходными, но теперь между ними разразился острый конфликт. Малейшие попытки Гиммлера распространить свою власть за пределы СС немедленно пресекались Борманом. На периферии, в землях, некоторые высшие руководители СС и полиции
