– Представляешь? Весь день, как дурочка, таскала зонт, и вот, пожалуйста… Что ты на меня так смотришь?
– Как?
– Как на клоуна…
Виталий представляет себе Аню в костюме Чарли Чаплина.
– Заходи.
Закрывает дверь. Помогает девушке снять плащ.
Аня садится на стул, снимает короткие, серебристые сапожки. Свет падает на ее ноги…
Из комнаты доносится телефонный звонок.
– Странно. О каких поправочных коэффициентах у них идет речь?
– Мне кажется, я догадываюсь, – почесал затылок Никон.
– Давайте не будем пока заострять на этом внимание. У нас появилась цель: Виктор.
– Проблема в достоверности «картинки». Очень сложно воссоздать обстановку, правильно разместить предметы. Кстати, я не специалист по гидрологии, – напомнил Гай.
– Я – тоже, – сказал Винсент.
– Никон, это твои студенты?
– Бывшие.
– Тебе и карты в руки.
– Что ты на меня так смотришь? – спросил Винсент.
– Придется задействовать Ветер.
– Да.
– Северный? – поежился Гай.
– И не просто ветер – настоящий ураган, – улыбнулся Винсент.
– Как сегодня, потеплее?
– Да. Ветер поднялся.
– Он и вчера был. И ночью. Что, сильно дует?
– Да так…
Ветра не было весь январь. Дым из трубы поднимался ровно, как по стеклянной трубке. Так же ровно падал снег на ветви деревьев, скапливаясь на них в таких количествах, что они обламывались под тяжестью снега. Но чаще они просто гнулись, пока снег не соскальзывал вниз с характерным шарканьем. Эти-то, похожие на тяжелые вздохи, звуки и нарушали только тишину дня. И еще стучал дятел. Да сойки пересвистывались.
И все-таки ночью было еще тише. Ночью деревья, похоже, стекленели от мороза, и снег с них больше не падал. И птицы молчали.
Однажды луна превратилась в огромное яблоко, глазное, но… без хрусталика и без зрачка. И тени деревьев, размытые и невесомые, лежали на снегу, и казалось, что их можно засыпать снегом, белым, как луна, словно это и не тени вовсе, а легкие, синие вуали, разбросанные повсюду.
– Эй! – крикнул я со всей силы. – Э-э-эй!..
Но крик не улетел в никуда. Крик остался рядом, как будто я кричал, стоя под стеклянным вакуумным колпаком. И сразу сделалось тоскливо. Стало жаль себя, такого маленького и беспомощного перед беспредельным могуществом тишины.
«Но тишина добрая, – убеждал я себя. – А звезды крупные и яркие. Они прекрасны…»
И тут одна звезда, самая, пожалуй, яркая, сорвалась с места, и тонкая серебряная нить повисла в небе, как стрела, полет которой остановило время. И хвоя исполинского кедра засияла над головой малахитовым светом. И я ощутил прилив радости, какой никогда еще не испытывал. Казалось, мягкий, вибрирующий поток подхватывает меня и, разбив колпак тишины, возносит к звездам.
