Ее успокаивало то, что лицо его было закрыто и повернуто слегка вправо: так он обычно спал. Но вдруг эта, столь хорошо знакомая ей интимная поза, набожно сложенные руки, утопающие в цветах нижняя часть тела и ноги внушили ей мысль: "Это сделала та женщина".
Из любви к нему? Или просто понимала, что должна прийти его законная жена?..
Интересно, какая она?
Дядя Фермин мог бы ответить ей на этот вопрос в тот день, когда они заговорили о ней.
Дядя Фермин знал обо всех. И обладал удивительной способностью вникать в чужие дела.
— Окрутила его одна. Он доверчив как ребенок, а ведет себя... — завела разговор Эсперанса, подтачивая пилкой сломанный ноготь и украдкой поглядывая на дядю. Дядя Фермин заметил, что за ним наблюдают, и, окинув ее насмешливым взглядом из-под своих густых, нависавших над глазами бровей, сказал:
— Я их видел...
— Пощади меня... Ничего не говори о нем. Я его простила.
Дядя Фермин знал, что это была неправда.
— И хорошо сделала.
— Я переживаю из-за дочери. Знай я наперед, что он может выкинуть нечто подобное, не разошлась бы с ним. Изображать из себя верх порядочности, столько разглагольствовать... И потом поступить как все...
Дядя Фермин возразил ей, хлопнув себя по бедрам:
— Но это не так.
— А как же? Вступить в гражданский брак, зная, что церковь не признает его...
Она клокотала от бешенства, и ей пришлось замолчать, чтобы успокоиться. Наконец она овладела собой и продолжала:
— Я переживаю из-за девочки. — И, заглушая душившую ее злобу, добавила: — Такие мужчины, как он, хорошо не кончают. — И, не давая дяде вставить слово, спросила: — Так ты их видел? Надеюсь, ты с ним не поздоровался?
Дядя Фермин смутился:
— Но ведь он со мной поздоровался. А как бы ты хотела, чтобы я поступил?
Эсперанса закусила губу, боясь закричать на него.
— Из всех зол... Она еще не худшее... Эсперанса вскочила, точно ужаленная.
— Уходи!
— Но послушай... Я хочу сказать, что она не какая-то там дешевка. Насколько я понял, она его студентка. За ней не водится ничего плохого.
Эсперанса пулей вылетела из комнаты и тут же вернулась, держа в руке его шляпу.
— Уходи.
— Но, Эсперанса...
И так как в его голосе прозвучали нотки сочувствия, прервала его, вспылив:
— Все вы, мужчины, одним миром мазаны... Для вас нет ничего святого. Ты на его стороне... Ты, мой кровный дядя, не отвернулся от него и еще посмел заговорить о ней... Забыв о том, что моя дочь, дочь этого человека — твоя племянница.
— Эсперанса...
