Это все я пишу для разминки, просто чтобы ожили рефлексы и рука снова начала писать.
Это чисто физическое упражнение.
Получается пока плохо.
Сижу сейчас во дворе храма Святого Пантелеймона на детских качелях и пишу, держа тетрадь на коленях.
Это довольно неудобно.
Храм очень похорошел за последние полтора года.
Немного, правда, раздражают иномарки, стоящие во дворе, они могут принадлежать только священнослужителям, так как миряне оставляют машины за закрытыми воротами.
Разбили еще несколько клумб, увеличилось число скамеек во дворе.
Есть даже небольшой фонтан.
Перед входом в храм, обрамляя ступени, равносторонним треугольником, лишенном нижней стороны и с вершиной в виде двери, ведущей в храм, высажены – по английской моде – цветы в больших кадках.
Сейчас время утренней службы (я решил каждый день ходить к утренней и вечерней службам), наконец-то после бесконечного «святый боже, святый крепкий» ударили колокола и стало повеселее.
Качели все еще покрыты росой.
Ну что ж, типа, Бог терпел и нам велел.
Грустно, что во дворе церкви нельзя курить.
Это довольно-таки неудобно.
Но я, типа, пытаюсь вырабатывать в себе позитивное мышление (правда, я не знаю, что это такое, но все равно пытаюсь его вырабатывать – типа, прощать страждущих, не гневаться на подающих и тому подобное).
Ладно, пойду-ка я все-таки за ворота покурить, а там уже скоро и на процедуры.
И только последний больной окончательно сломал Сидорова.
Это был молодой зэк в жутком состоянии.
Его привезли ночью, и Сидоров, несмотря на сон, все-таки проснулся и, отчаянно зевая, встал над его кроватью.
– Ну и зачем ты тут встал, пидор? – спросил его зэк (который позже стал нашим общим другом, условия в палате настолько плохие, что общий ужас поневоле сближает пациентов).
– Да вот буду следить за тобой, за капельницей, – богоугодным голосом ответил Сидоров.
– Я тебя убью, сука, – внятно сказал зэк по фамилии Абрамов, – когда мне развяжут руки, – я тебя убью, дальше пошел сплошной мат пополам с истерическим смехом.
Общий смысл слов Абрамова был простым и даже понятным: «Развяжите мне руки, чтобы я смог убить эту тварь прямо сейчас».
В принципе, какой-то определенный разумный смысл в его словах был.
Сидоров очень обиделся и пошел спать.
Спасло его только то, что утром его перевели в другую палату, причем не на первый, а сразу на второй этаж. Утром Абрамов, как это всегда и происходит, был тих и печален. Как сюда попал, он вспомнить так и не смог.
