Рассказали, что до меня на моей кровати лежал человек, который тоже все время что-то писал.
Он чертил какие-то формулы и диаграммы, пытаясь изобрести вечный двигатель.
Как они рассказали, иногда у него получалось, и он засыпал счастливым.
Но очнувшись утром, он опять находил какую-то очередную ошибку в своих расчетах, и снова весь день чертил формулы быстрой и нервной рукой.
Жаль, что я его не застал. Очень жаль.
В туалете с Рудольфом почему-то зашла речь о религии.
Поговорили о православии и буддизме, правда, дед путает буддизм с индуизмом (но это не так важно, я и сам не понимаю, в чем там разница).
– А ты верующий? – спросил я его.
– Я атеист, – ответил он.
– Я тоже.
– Я же советский физик, как же я могу верить в Бога?
– А чё, разве среди физиков не бывает верующих?
– Да, были такие, – ответил Рудольф, помрачнев, – пидорасы, как у них все это только в голове совмещалось – религия и физика? Именно из-за таких моральных выродков мы и не построили коммунизм…
Вернувшись сегодня с процедур, присел рядом с Олей, которая, как всегда, сидела на корточках, чуть поодаль от крыльца, рядом с цветами, и курила.
Я присел рядом:
– Как настроение?
– Да так, вот думаю лежать дальше или выписываться.
– А родители что?
– Да они вообще хотят месяца на два-три, боятся, что сорвусь снова.
– Чё, так и не ешь?
– Нет, да я всегда так, только кофе и шоколад – и всё.
Ну вот, векторы хронологий, воспоминаний, реминисценций и лайва сошлись воедино, чего я подсознательно боялся.
Полпервого дня, я сижу за столом, дед спит, один читает газету, другого нет на месте – уехал домой на выходные.
Теперь нужно параллельно вести дневник и пытаться обдумывать продолжение романа.
Никаких идей по поводу продолжения романа у меня нет.
Пойду курить на улицу.
Приезжала жена, был долгий и тяжелый разговор с врачом, он – вполне резонно – считает, что все проблемы у меня в голове и меня должны лечить психиатры.
Беда в том, что я совершенно не верю в психиатрию.
Сейчас нужно переключиться на роман. Единственное, что я пока придумал, – это добавить линии Зигфрида и Анны, а также линию «Классификация любовь Д», которую нужно будет дописать.
Эта дата, последний срок сдачи романа – двадцать шестое сентября, день рождения Марины – висит надо мной как дамоклов меч.
Нужно писать примерно шесть страниц в день – это реально, если бы я знал, о чем писать.
После шестой главы передо мной стоит каменная стена.
Мне банально не хватает знаний о Берлине сорок первого года, что и как там было, что предпочитали в пивных, сколько стоил хлеб и так далее.
