Геннадий Горгонович, главный тут по части медицины, успевал не только вальсировать, но и крестить всех танцующих правой рукой, в то время как рукой левой он успевал время от времени ухватывать с проплывающего мимо подноса парочку-другую бутербродов с черной икрой и тут же немилосердно запихивать их в рот.
А Сказана Толковна – та, что со стороны сказок и сказаний, отплясывала так лихо, что просто ступа с Бабою-ягой, да и только, как бог есть, ступа – никак иначе.
Вот только не приметил я нигде историю с археологией.
– Чего изволите? – спросил меня Гнобий Гонимович, – видимо, я сказал об этом вслух.
– Не вижу здесь историю с археологией, – проговорил я в перерывах между прыжками в танце.
– Кого, простите? – не понял меня мой собеседник.
– Не вижу здесь Гародия Дожевича Приглядова, – уточнил я, – того самого, от археологии, и Вострикова Достин Достиновича, из департамента нашей истории. Что ж они?
– А зачем нам обслуга на балу? – Гнобий Гонимович даже остановился от удивления.
– Как обслуга?
– Так! Это ж то, что обслуживает! Так зачем же ее звать туда, где мы все хотим праздновать?
– Но, – остановился теперь я. – Как же! Ведь Востриков Достин Достиныч, вас всех тут придумал. Он придумал все это! Он придумал эти деревни, что только на бумаге и существуют. Он придумал, как на них получать деньги…
– Ш-ш-ш! – Гнобий Гонимович вдруг побледнел и увлек меня изо всех сил в сторону.
– Что же вы?!! – сказал он мне, когда мы отошли далеко от танцующих и устроились в уголочке. – Что ж вы так, Сергей Петрович! Как можно?
– А? Что?
– Как что? – шепот Гнобия Гонимовича был почти страстным. – Что ж вы так громко-то!!! Не ровен час все услышат.
– А они, что? Не знают?
Похоже, я опять сморозил какую-то глупость, потому что Гнобий Гонимович посмотрел на меня с укоризной:
– Нельзя же говорить все так, как есть. Сергей Петрович, дорогой! Ужели ж в Москве так все и говорят обо всем запросто?
– Ну…
– Никак нельзя. Надо же соблюдать политес. Ну да, никто не умаляет заслуг Достин Достиныча. И даже Гародию Дожевичу не так давно был вручен орден с мечами третьей степени. И потом – это отработанный уже материал.
– Какой материал? – не понял я.
– Человеческий! (А это не поняли уже меня.) Достин Достиныч и Гародий Дожевич – отработанный материал. До некоторой степени.
– Как это?
– Так. Ни на что другое они уже не пригодны. Они свое дело сделали.
– Но…
– Но все у нас на своих местах. Ну и что, что Достин Достинович нас, до некоторой степени, всех тут выдумал. Ну и что?
