...
26 февраля 1998 года
Осталось немного. Десять дней. Думаю, мне понадобится водитель. Какой-то участок пути я проделаю в своей машине, а потом сменю пару такси. Я человек осторожный.
...
27 февраля 1998 года
Из-за перевозбуждения я ослеп на левый глаз. По крайней мере мне нравится так думать. Весьма неожиданно и за одну ночь. Время от времени изображение расплывалось, но сегодня утром я проверил его, что уже вошло в привычку, и он ничего не видит. У меня нет выбора, кроме как взять водителя прямо от Вашингтона.
...
28 февраля 1998 года
Сегодня приехала Патрисия. Привезла запеченного с бобами ягненка. У меня даже аппетит разыгрался.
Лидия, о, Лидия… Надеюсь, мое появление не расстроит ее. Я представляю собой не слишком привлекательное зрелище. Левый слепой глаз вращается в глазнице, отчего вид у меня несколько безумный.
Ее тоже часто считали безумной. «Фирма» твердо придерживалась этого мнения. Если не считать тех случаев, когда они рассматривали ее как маленькую интриганку-манипуляторшу, которая точно знает, что делает.
Публика разделяла эту точку зрения.
То, что казалось безумием свекру и свекрови, считалось мужеством. И отчаянием.
Впрочем, отношения были не так просты.
Фотографии расстроенной, тоскующей принцессы появлялись во всех газетах вместе с самыми грязными сплетнями.
– Почему все так меня ненавидят? – недоумевала она.
Повторюсь: ее решение оставить детей было самым бескорыстным ее деянием. Но она – женщина сложная. Возможно также, что это был ее величайший акт нарциссизма. Никаких больше падений-взлетов на барометре общественного мнения. Она поднялась в небесную твердь, и кто теперь осмелится измерить силу ее любви?
...
1 марта 1998 года
Патрисия легла спать. Кастрюлька с привезенной едой стоит в холодильнике: аппетит меня неожиданно подвел. Я заставил себя выпить белковый коктейль, но мой желудок едва его удерживает и, боюсь, скоро сдастся.
Я должен закончить дневник и пропустить через бумагорезку. Все это время он держал меня на плаву и свою роль сыграл до конца.
...
2 марта 1998 года
Я попрощался с сестрой, утром она вернулась в Лондон, едва сдерживая слезы. Как и я… она хорошая девочка. Мы обсудили похоронную церемонию. Она была так добра, что не спросила о книге.
Осталось шесть дней.
Мне нужно прекратить все это писать. Все больше и больше воспоминаний. Шквал. Достаточно, чтобы удержать все в памяти. Что станет с Лидией?
Хотел бы я с уверенностью ответить на этот вопрос. Обдумать его и записать.
