В ту первую встречу Эмбер рассказала Лидии о своем замужестве. О браке со школьной любовью. О том, как он изменил ей с ее же лучшей подругой. Как она простила обоих, потому что «так уж вышло»: любовники были адвокатами в одной фирме, а она – обычной домохозяйкой и матерью, и по большей части выглядела довольно убого. И когда посмотрелась в зеркало, почувствовала нечто вроде вины за случившееся. Конечно, она начала следить за собой, и они с мужем стали откровеннее друг с другом, назначали свидания в ресторане, часто говорили по душам, и он даже признался, как ненавидел ее мясной рулет, но мужественно об этом молчал. И все было чудесно и мило… некоторое время… пока она не узнала об очередном романе, на этот раз с официанткой того ресторана, где они назначали свидания. Но муж уверил, что это всего лишь «физическая измена», и Эмбер снова его простила. Правда, поплакала, как каждая бы на ее месте. И Донна утешила ее. Донна, ее лучшая подруга. Которая все еще спала с ее мужем, как, возможно, знали все, за исключением Эмбер. Когда Эмбер застала их вместе, в те несколько мгновений, пока ее не заметили, она поборола отчаянное желание потихоньку удалиться и сделать вид, будто ничего не было. В тридцать девять лет, при наличии двоих детей и полном отсутствии карьеры, казалось более благоразумным рассматривать происходящее как галлюцинацию, чем встать лицом к лицу с омерзительной правдой.
– Ты просто должна была уехать. Вообще уехать. Из Мэна, – сказала Лидия. – И я знаю почему.
– Зато я не знаю. Чтобы сбежать от него?
– Ты боялась, что снова его простишь. – Лидия коснулась руки Эмбер.
– О Господи, как же ты права! Он был таким подонком! Но… – Она смущенно пожала плечами. – …он так легко мог меня сбить с толку. Не словами. Скорее походкой. И тем, как джинсы его облегали… я такая дура! Почему я столько времени это терпела? Сказать правду? Потому что мне нравилась его походка. И его запах.
Эмбер выбралась из кладовой, и Лидия отодвинулась, чтобы освободить место для платьев. Эмбер разложила их с такой нежностью, на какую не был способен ни один гробовщик в заведении Джей Си Драйдена, укладывающий тело в гроб.
– Десять платьев, три размера, шестьсот пятьдесят за все. И скажи, что я не спятила.
Лидия вытерла пальцы о джинсы, прежде чем распаковать первое. Магазин специализировался на платьях-саронгах, юбках А-силуэта и коротких, расшитых бусинами и бисером кардиганах, которые предпочитали женщины Кенсингтона, а также кокетливых платьицах фисташково-золотисто-белых тонов, продающихся по сниженной цене в триста долларов, и вечерних немнущихся туалетах длиной в пол, охотно раскупавшихся матронами, которые надевали их на серебряную свадьбу в надежде, что они пригодятся также и на бриллиантовую. Добрые женщины Кенсингтона вовсе не были нищими или скупыми, просто хорошо знали, что деньги не растут на лиственницах, и, кроме того, надевать подобные вещи им было попросту некуда.
