Встать и уйти? И сказать ему по-английски: «The end, sir»?
Но в самой глубине моего сердца что-то пульсировало на тоненькой ниточке. Что держит меня рядом с этим человеком? Любовь, омытая слезами и пропахшая нафталином? Боязнь обидеть Женьку?
А он ведь тогда не побоялся. Бросил институт, дом, Родину свою бросил. Да что там Родина? Он бросил меня! Этого одного уже достаточно.
Это было давно.
Это было вчера .
* * *
Женька все говорил и говорил, не спрашивая меня ни о чем. Я ждала и боялась его вопросов. Зря. Похоже, он и не собирался ни о чем меня расспрашивать. Он вытащил сигару, но, перехватив взгляд дочери, убрал ее обратно в карман.
– Знаешь, я клятву свою нарушил…
– Мне ли не знать, – я горько усмехнулась.
– Я не об этом…
– Не об этом – о чем? – я начинала злиться.
– Не о свадьбе нашей.
Фима захлопнула книжку и напряглась.
– Я, когда уезжал из Таганьково, сам себе поклялся, что никогда туда не вернусь. Не хотел тебе говорить, но молчать сил нет. Позапрошлую ночь я был в Таганьково, приезжал попрощаться с проданным домом, клятву свою нарушил. Целый час курил Беломор, облокотившись на покосившуюся калитку. Пока шофер не окликнул меня, сказал, что уже светает.
– Папа! Как ты мог? Ты маме обещал! – голос у Фимы дрожал.
Женька, мельком взглянув на дочь, замолк.
– А я вот больной совсем стал, – продолжил он через несколько секунд, тяжело вздыхая, – два раза шунтирование делал. У меня страховка хорошая, обошлось не так дорого… Знаешь, Фима – единственное, что держит меня в этой жизни, – он нежно посмотрел на дочь. – Ей двадцать три в апреле стукнуло. В Йельском университете учится, на актерском отделении, чтобы Симочкину мечту исполнить.
– А почему Серафима не прилетела? Зазналась? – не сдержала я свой острый язык.
Женька умолк, словно тень на лицо упала.
Ведь сто раз давала себе слово, лишнего не болтать! Этот вопрос мне нельзя было задавать, и не задать его я тоже не могла. Серафима ведь имела право просто отказаться от поездки, может, она раз и навсегда вычеркнула из жизни и Москву, и тем более, меня. А дочку вместе с отцом отправила, чтоб приглядывала. Нет, не так. Чтоб шпионила и представила полный отчет. С подписью и печатью.
Тьфу! Что за мерзости в голову лезут!
Женька опять достал сигару, покрутил ее в пальцах, но столкнувшись взглядом с Фимой, раскуривать ее не стал.
– Серафима… она вначале устроилась костюмером в русский театр, – ответил после долгой паузы Женька. – Потом, когда Фимочка пошла в школу и деньги появились свободные, открыла турбюро – водила русских туристов на башни-близнецы, их только тогда построили. Рано утром, пока не повис смог, оттуда было видно весь город и залив, в котором отражается солнце и статуя Свободы.
