Каждый раз, сталкиваясь со стихией воды, я понимаю, или чувствую, или вспоминаю (не знаю точно, как это происходит), что когда-то очень давно мои предки проводили столько же времени на воде и в воде, как я сейчас на суше.
Стоило мне попасть в Москву – въехать, продравшись через плотную и крайне неприятную пробку, образовавшуюся раньше положенного на съезде с Московской окружной дороги, обнаружить около своего дома новый забор для будущего строительства – еще два дня назад его не было, пробежать глазами в ноутбуке пятнадцать новых писем, и я почувствовала себя в привычном московском круговороте. А в нём события вчерашнего и позавчерашнего дней стали казаться мне нереальностью.
Странный человек Климов с его способностью отвечать на мои незаданные вопросы. Доберман Петя с человеческим взглядом. Плотные вкусные трапезы, которые Климов готовил тщательно и обстоятельно. А я находила в это время себе какое-то занятие, так что не скучала и не чувствовала себя бездельницей. Моё интервью с Климовым, которое было бесконечным и больше похожим на разговор двух новых друзей. Или, скорее, встретившихся после долгой разлуки старых…
Прогулка по городку, очень мало тронутому современной эрзац-культурой и нарождающейся буржуазной цивилизацией. В самом деле, кому нужно в городке, едва-едва насчитывающем пять тысяч жителей – население нескольких московских многоэтажек, – вешать рекламные плакаты и открывать увеселительные заведения? Все, кто хотел веселиться, давно покинули этот городок в поисках быстрого заработка, быстрого успеха и счастья быть песчинкой большого равнодушного мегаполиса.
Климов сводил меня в действующий женский монастырь. На территории монастыря шло активное строительство. Монахини сажали цветы, а привычные глазу разнорабочие из бывших среднеазиатских республик не торопясь строили новые каменные палаты – «гостевой дом», как пояснил мне Климов – и ремонтировали один из трех храмов. Странно. Могут ли люди разной веры строить друг для друга молельные дома? Что-то в этом есть неправильное.
Мы попали на вечернюю службу, послушали медлительного, чуть косноязычного батюшку и хороший хор монахинь и послушниц. Одна из них, девушка лет девятнадцати, худая, невысокая, во время пения решительно вышла в маленькую кухоньку, видневшуюся в боковом приделе, попила воды и такими же уверенными, широкими шагами вернулась на место. Я услышала, как в небольшом хоре добавился яркий, сильный голос.
