– Я задумалась о том… – я секунду помедлила, – о том, что в некоторых из нас, вероятно, действительно есть частица бога, заставляющая творить свой собственный мир или улучшать тот, что есть.
– А в некоторых нет, – легко кивнул Климов.
Я не стала отвечать. Не люблю говорить вслух, особенно с мужчинами, о тех вещах, смысл которых мне самой не очень понятен. Вместо этого я спросила:
– Можно вопрос не для интервью?
– Пожалуйста, – кивнул Климов. – Смешно вы делите мир на мужчин и женщин, кстати.
– О господи, – вздохнула я. – Неужели я тоже так невыносима, когда понимаю, о чем подумал мой собеседник, вовсе не собираясь мне этого говорить?
– Вопрос, – подсказал мне Климов, наливая себе третью чашку чая. – Вы хотели задать мне вопрос.
– Кем бы вы были, если бы не стали космонавтом?
– Я случайно стал, как вы выражаетесь, космонавтом. А точнее, членом исследовательской группы. Я учился в МАИ, на факультете космонавтики, собирался построить… Теперь уже не важно, все равно не построил. Хорошо учился, а также прыгал и бегал, не болел. Вот и получил приглашение в отряд космонавтов. Приглашение на уровне ультиматума.
– Неужели есть мальчик, который не хочет стать космонавтом? – удивилась я.
– А вы хотели стать в детстве актрисой? Кажется, все девочки этим переболели в свое время, – усмехнулся Климов.
Я покачала головой:
– Представьте, нет. Я хотела быть капитаном парусного судна, плавать вокруг Земли.
– А я хотел быть большим ученым, конструктором. Создать то, что никто до меня не мог создать.
– А я еще хотела быть певицей, настоящей, оперной певицей.
– У вас есть голос?
– Увы. Слух есть, а голоса нет. Я много лет видела сны, как я пою, – сильным, высоким голосом.
– Может быть, так будет петь ваша дочь?
– Можно мне попробовать местный хлеб? – вместо ответа сказала я. – Давно не ела хлеб, который пекут в провинции. Раньше он был ужасен. Три сорта – серо-белый, серый и серо-черный, кисловатый и пустой.
Климов внимательно взглянул на меня и продолжать разговор про детей не стал.
– В этом городе есть новая пекарня, но, боюсь, москвичку местный хлеб все равно разочарует. Уже никто не помнит, как печь хлеб.
– В «этом» городе? Вы разве не родились здесь?
– Вы правы. В моем городе. Родился и жил до семнадцати лет. Но потом я больше чем на тридцать лет уехал. И… сложное ощущение, если честно. Это город моего детства. И это не он. Всё ведь изменилось.
– Почту закрыли, – подсказала я.
– Да. Все поумирали, поуезжали… Остался разве что берег озера, на которое мы бегали купаться. Улочки остались…
