На сей раз я оказалась права. Я не успела даже доехать до дома, как Герда снова позвонила мне.
– Что, хороший врач?
– Хороший.
– Лет сколько?
– Около сорока.
– Степень есть? Хотя это все ерунда.
– И степень есть, и человек он нормальный. Я его с детства знаю.
– Давай номер. Он будет молчать, хотя бы за деньги?
– Думаю, что будет.
– Он… Хотя ладно! Сама разберусь.
Я без лишних разговоров продиктовала ей номер Костика Семирявы. Слабое сомнение у меня, конечно, мелькнуло – а откуда я, собственно, знаю, что Костя хороший врач? Мама мне его рассказывала, когда я ее встречала в магазине и на почте? Так для мамы любой сын – хороший врач, лучший повар, гениальный музыкант. Если остальные этого не понимают – они себя обделяют. Мне Костик не помог, что я, собственно, лезу?
Герда отключилась, не поблагодарив и не попрощавшись, но мне было достаточно, что она позвонила. Значит, не всё так плохо в этом мире.
– Борга, поедешь завтра в Калюкин, – шеф сказал быстро и безапелляционно, как будто заранее ожидая моих возражений. Может, знал, что у меня завтра эфир?
– У меня завтра эфир, – ответила я.
– Значит, послезавтра. Звезды эфира, смотрите-ка, у меня на зарплате сидят… Гнать бы вас всех…
Я смиренно вздохнула в трубку, не видя шефа, но отлично представляя, что уже с самого утра он красный от взметнувшегося после невинной чашечки кофе давления, и просто физически ощущая, как тяжело давит сегодня его собственное тело. Как трудно, когда ты – легкий, стройный, быстрый, ироничный – заточен в тяжелое, неповоротливое, скрипящее при каждом неловком повороте, плохо слушающееся тело.
– А что такое Калюкин?
– Город, Борга! Русский город на… Волге.
– Или на Оке, – подсказала я.
– Ну да. Или на Оке. Так, подожди, ты там была, что ли?
– Нет, – вздохнула я. – Просто речки перебираю, какие помню. А что там, в Калюкине? Упали все заборы у оставшихся трех домов? Или сгорел единственный вытрезвитель?
– Какая же ты злая, Борга. Я, кажется, тебе это уже говорил. Нет, там живет художник или писатель… гм… детский… Вообще он бывший летчик или…
– Или космонавт, – подсказала я, заранее представляя себе этого художника или писателя.
Наш шеф, хорошо известный своим отсутствием чувства юмора, завозился в кресле. Я услышала в трубке скрип кожаной обивки и представила, как он крутится в кресле, энергично почесывая грудь и качая большой лысоватой головой. Я невольно хмыкнула.
– Смейся, смейся. Благодарить должна, что тебя на самые лучшие репортажи посылают.
