– Какой там у вас номер «Дома и сада»? – спросила я продавщицу. И пока она, тяжело вздыхая, залезала на табурет, чтобы посмотреть номер журнала, я быстро положила ей эти несчастные сигаретки и вскочила в подошедший троллейбус.
Курить – здоровью вредить, это ясно. И ни одна настоящая фея не стала бы помогать человеку стрельнуть сигарету. Но я же не фея, я сама когда-то курила, правда, могла обходиться без сигарет. Не бежала ночью в киоск, если не было сигарет. Но я знаю, как нервничает отчим, когда мама, бдительно очистив все карманы и проверив допотопную авоську, с которой он ходит в магазин и за газетами, выбрасывает его заначки из-за батареи или из-под отвалившейся и неплотно прилегающей к полу паркетины. И тогда Петр Евгеньевич не находит себе места, начинает тосковать, звонить по давно несуществующему телефону первой жены – просто чтобы кому-то позвонить, кто может посочувствовать его бесправию и безысходной кабале…
Потом в троллейбусе я четко услышала ужасную музыку – громкий ритм и четыре ноты. И я бы подумала, что слышу звук из чьих-то наушников. Но музыка доходила до определенного момента, останавливалась и начиналась с начала. Мало того, я увидела, как под нее танцуют несколько девочек лет семи-восьми, в гимнастических черных купальниках. Танцуют что-то детское, плохо соответствующее этому дикому ритму. Мне показалось, что одна из девочек вдруг упала, неправильно подвернув ногу.
Оглянувшись, я увидела задумчивую молодую женщину, довольно милую, рыженькую, стоявшую у самого окна и рисовавшую на стекле какие-то замысловатые фигуры. Музыка прервалась, девочки начали танец заново, и рыженькая снова и снова чертила пальцем прерывистые линии. Потом она досадливо вздохнула, стерла все свои рисунки, и музыка в моей голове стихла.
Танец был такой чудесный, наивный, простой, и вид лежащей девочки с вывернутой ногой так мало соответствовал радости этого танца… Мне даже показалось, что, если бы не странная, неподходящая музыка, девочка не упала бы и не повредила бы ногу… Рыженькая вдруг как-то удивленно взглянула на меня и стала протискиваться к выходу.
Вдруг она тоже услышала мои мысли? У меня, кстати, раньше это часто бывало, но в основном в общении с детьми, когда я некоторое время пробовала преподавать литературу в школе. Иногда я совершенно четко понимала, что сейчас скажет мой ученик. Просто я не придавала этому такого значения. А может, и надо было, принимая во внимание, что прабабушку мою окрестили Колдушиной зловредные односельчане…
