Но тот факт, что я начал говорить и ходить в школу, как обычный ребенок, ни капли не изменил ситуацию, когда я возвращался домой во второй половине дня. Даже наоборот, мать стала еще жестче, чтобы быть уверенной, что я знаю свое место, потому что теперь я мог поговорить с другими людьми, описать или нарисовать часть своей жизни, проведенной в подвале. Она больше не могла полагаться на мою немоту, помогавшую ей скрывать правду. Она должна была убедиться, что у меня не осталось сомнений по поводу того, что случится со мной, если я не буду подчиняться каждому ее слову или если попытаюсь доставить ей какие-то неприятности. Но ей не о чем было волноваться; я все еще верил, что она способна убить меня, если придется или если я спровоцирую ее достаточно сильно. Я все еще боялся матери сильнее, чем кого– или чего-либо.
Как только я возвращался домой после школы, она приказывала мне раздеться до трусов и идти в спальню, где я должен был просто сидеть без дела, пока она или остальные не придумают мне занятия. Даже не знаю, что было хуже: часы скуки, когда я сидел, уставившись на стрелки часов, или вещи, которые они заставляли делать, будь то грязная работа по дому или отвратительные сексуальные извращения с Амани и моими братьями.
Несмотря на то что другие дети в школе теперь могли понять кое-что из того, что я говорил, меня все еще считали чудаком – но, по крайней мере, теперь я был «мальчиком с нарушением речи», а не парнем, который «не разговаривает». В середине восьмидесятых администрации школ начали нанимать больше учителей для помощи детям со специальными потребностями, и мне оказывали даже большую поддержку, чем я мог получить пару лет назад.
Но я все еще был непростым в обращении ребенком. Легче всего у меня с губ срывались фразы вроде «отвали» и «ты м****», которые я слышал столько раз в своей жизни и которые буквально вбивали мне в голову денно и нощно. Я ругался и огрызался на всех, кто пытался мне помочь, это было моим способом выпустить гнев и разочарование миром.
Одной из многих причин моего разрушительного поведения было то, что я был расстроен собственной неспособностью выполнять домашнюю работу, которую задавали в школе.
После пары лет мисс Мередит перестала со мной работать. Как только я научился основам и смог говорить, читать и писать, администрация решила, что я могу продолжать учиться сам. Но иногда я совершенно терялся, изо всех сил стараясь понять, о чем говорят учителя и что они пишут на досках.
