– О да, – ответила мать. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что отрицать мое существование бессмысленно.
– Почему, – спросил тогда директор, – Джо не посещает школу?
– У него проблемы, – ответила мать, могу поспорить, с убедительным выражением нестерпимой муки на лице. – Он немой и почти неуправляем. У него нарушена психика.
– Но почему вы не отдали его в школу? – упорно продолжал директор.
– Он – настоящий разрушитель, – сказала мама, как будто это был универсальный ответ на любой вопрос. – Я не могла допустить, чтобы он находился с другими детьми. Никто не способен его контролировать.
Представляю, как быстро нужно было соображать матери в тот момент. Она должна была знать, в какие неприятности может попасть за то, что не пускала меня в школу целых три года, но, наверно, думала, что если выставить ситуацию в правильном свете и описать, каким я был маленьким монстром, то все обойдется. Со стороны все будет выглядеть так, словно она взвалила на себя всю тяжесть присмотра за мной, что действовала из благородных побуждений, даже если формально нарушала закон. Поскольку я не знал ничего о мире за пределами моей тюрьмы, мое поведение подтверждало все, что она говорила обо мне. Все так долго относились ко мне, как к дикому животному в клетке, что я действительно им стал. Работа любой школы, в которую бы меня приняли, прекратилась бы в тот момент, когда меня представили бы классу с другими детьми. Тем не менее, раз власти были уведомлены о моем существовании, они уже не могли о нем забыть.
– Нам нужно будет прийти и поговорить с Джо, – сказали маме в департаменте социальной опеки, когда до них дошли неожиданные новости, – чтобы узнать его нужды и решить, как лучше всего помочь ему и вам.
Встреча была назначена должным образом, и в день, когда к нам должен был прийти социальный работник, меня вытащили из подвала и отмыли начисто.
– Лучше веди себя хорошо, – предупредила мама, приготовив меня к встрече: почистив мне зубы впервые за три года и небрежно переодев меня в новую одежду, которой я не видел раньше, – иначе я как следует изобью тебя после ее ухода.
После стольких лет, проведенных голышом или в одних грязных трусах, было необычно чувствовать чистый, мягкий материал на своей коже. Все было таким свежим, чистым и диковинным.
Мама отправила меня ждать в свою шикарную гостиную. Эту комнату я никогда не видел прежде, и она внушала мне благоговейный страх своими безукоризненно чистыми украшениями и мебелью, особенно после стольких лет, проведенных среди голых стен, пола, потолка и старого грязного матраса. Когда мама вертелась вокруг меня подобно готовому разорваться снаряду, я чувствовал, что как будто попал на вражескую территорию, и какая-то часть меня даже хотела бы снова оказаться в подвале, в безопасности, за закрытой на два оборота дверью.
